Живые и мертвые (том 5) - Ярослав Гивиевич Заболотников

Эрминия встала. Подошла к двери. Повернула на ней деревянный язычок. Затем посмотрела на стену, где торчал крючок, исцарапанный часто висевшей здесь лампой. Изогнутый металл был крепко зажат в кулаке. Немного раскачиваний и тянущих усилий — крючок поддался, со скрипом пополз из стены. Теперь он лежал на ладони, похожий на железный знак вопроса, только вместо точки заканчивался остриём.

Каждый, кто хорошо разбирается в пытках, знает, что у человека под позвоночником скрыта болевая точка. На севере она известна как «подхребетная слабина́». Давление на неё приносит невыносимую боль — при желании можно разговорить даже немого. Либо это пробудит Лайлу, либо… добьёт.

Обеззаразив штырь в пламени лампы, Эрминия перевернула вампиршу набок, задрала платье до лопаток и принялась считать пальцем позвонки. Вот он, нужный — кольнувшее кожу остриё замерло в готовности. Обойдя кровать, северянка опустилась перед Лайлой на колено и вторую ладонь положила ей на шею таким образом, чтобы большой палец мог одним движением передавить трахею. Теперь, когда руки заняли нужные места, дело осталось за малым, но начинать вообще не хотелось.

— Пекло… — буркнула Эрминия и стала медленно засовывать остриё под позвоночник.

Металл входил в плоть без какого-либо сопротивления. Мышцы не сокращались. Тело не двигалось. Даже тихого стона не вырвалось. Словно на кровати давно лежал труп. Едва штырь добрался до болевой точки, большой палец полностью перекрыл дыхание. Инстинкт самосохранения должен был стрелой вонзиться в умирающее сознание, но вампирша оставалась безмолвной и неподвижной.

— Давай, Лайла, давай… — вернув ей дыхание, занервничала Эрминия. — Я тебя не прощу, если ты дуба дашь. И себя не прощу. Да как я Джону в глаза смотреть буду?..

Мёртвое спокойствие на бледном лице — приведённых аргументов вампирша не слышала: одной ногой была в могиле, и туда же медленно сползала вторая.

— Вот упёртая сука, — процедила северянка и глубже вогнала остриё. — Всегда была упёртой, а сейчас особенно. Но за это ты мне и нравишься. Не сдаёшься. Ну же! — палец снова перекрыл дыхание.

Казалось, надави ещё чуть-чуть, и трахея захрустит. Однако Лайла лежала неподвижно. Хоть бы поморщилась…

— Тебя ждёт Джон… — вернула дыхание Эрминия. — На кой ты его вытащила с того света? Чтоб бросить? Заставить страдать? Он только снаружи как лёд, а внутри — как рыхлый снег. Ты ж ему сердце разобьёшь. Нам тогда тебя, страдающей недотроги, хватило, а тут махина, что в запой уйдёт и ещё Рэкса с собой утянет… — крепкая хватка вновь пережала трахею: — Вот как хочешь, это твой последний шанс. Либо ты очухаешься, либо сдохнешь. Слышишь, Лайла? Сдохнешь. Я клянусь тебе всем, чем можно, что удавлю тебя, если ты не очнёшься. Ты знаешь, я слов на ветер не бросаю… Ну же… Ну же… — всматривалась в бледное безразличие северянка. — Борись! Что ты как овца перед забоем? Я же тебя сейчас угроблю… Единственную подругу… Зачем ты так со мной?.. — горечь в голосе, влажнеющие глаза и палец, всё так же твёрдо перекрывавший дыхание. — Дерьмо… Ненавижу всё… Ненавижу…

Вопреки давившей со всех сторон безысходности, горло вампирши внезапно задёргалось. Моментально убранный палец позволил ей закашляться и с хрипящим свистом вдохнуть воздух: видимо, сломанные рёбра не прошли бесследно для лёгких.

Выдернув штырь, Эрминия резко приблизила лицо к чуть приоткрывшимся глазам и чётко произнесла:

— Эста схватила Джона. Она ещё на палубе. Мы не знаем, что делать.

Взгляд вампирши был абсолютно пустым, она тяжело и шумно дышала, а лик с каждой секундой всё сильнее искажала боль. Но ни утешение, ни лекарство здесь помочь не в силах — тишину в каюте разорвал хлопок от звонкой пощёчины:

— Лайла! Эста там, на палубе, пытается забрать Джона, слышишь? Ты нам нужна. Очухайся, наконец! Джон в опасности!

Гримасу страданий подвинула хмурость — замученный взгляд вампирши замер на лице подруги:

— Дж… он?.. — выбралось хриплое бормотание из бледных губ.

— Да. Умрёт, если не поспешим.

Зелёный оттенок глаз стала разъедать вспыхивающая тут и там краснота: она напоминала дыры, расползавшиеся, если держать над огнём лист бумаги. Едва зрачок вытянулся, по телу прокатилась череда тихих щелчков, а все синяки и ссадины начали стремительно исчезать, пока кожа не вернула себе кремовый оттенок.

— Зачем… — села в кровати Лайла, и задранное платье скатилось на бёдра. — Зачем она пришла?.. — голос пусть и встревоженный, больше не хрипел. — Нужно наложить руны… — пылающий взор упал на поднятые ладони.

— Успокойся, — улыбнулась Эрминия. — Нет её тут. Я соврала.

— Зачем? — позеленевший взгляд наполнило непонимание.

— Надо думать, сейчас у тебя в голове та ещё мешанина. Это, — северянка кивнула на теперь уже здоровые ноги, где двумя полосками красовались ниточные узоры, — о чём-нибудь говорит? Скажу тебе прямо в лоб как есть, — она при помощи острия принялась убирать остатки швов, — ты заставила меня напрячься. Хотя тут всем досталось. Джон вон напрыгался вокруг тебя, пошёл проведать выселенного к лошадям Скарги и сам там прикорнул. Не стала его будить… Кто тебя так отделал? Рогатая?

— Видимо. Помню сильный удар… Падение… Невнятные голоса… Лабораторию… Там точно был Леонардо. Возможно, не один. Это он меня принёс?

— Ага. Вручил тебя переломанную и сказал: «Не получилось».

— Значит, демонесса на свободе и магия Теней всё ещё при ней… — Лайла тихо вздохнула. — Это катастрофа.

— Метель-то бураном не называй, — оставив обрывки ниток на кровати, Эрминия встала. — Что-нибудь ещё придумается. Только одна ты больше никуда не пойдёшь, — строго посмотрела она. — Катастрофа была бы, если б ты скопытилась. Куда мы без тебя? Да и вообще: тебе ещё мудрой наставницей быть. А то какая из меня мать? Если орущую мелочь сиськой или погремушкой не заткнуть, мне на ум ничего, кроме оплеухи, не приходит.

— Также можно уложить спать, — мило улыбнулась Лайла.

— Вот видишь, — с хитрецой в глазах ответила северянка, — говорю же, мудрая. А я в этом дура дурой. Из тебя бы вышла куда более толковая мать. А может, ещё и выйдет. Чёрт его знает, что там впереди. Я вот тоже думала, «Апофеоз» с хвоста никак