Шурик 1970. Книга 2 - Петр Алмазный

Николай продолжал хвалить Милославского, а я пытался вспомнить, когда и где Куравлев так удачно освоил амплуа героя-любовника? В Иван Василиче? Ну да, засматривались на него волоокие девки в царских палатах, когда он про «Счастье вдруг» петь начал, но не так, чтобы очень. В Афоне? Совсем не то. А вот поди ж ты, целого секретаря «ухайдохал»…

Тут я вспомнил, как это называется. «Медовая ловушка». Когда вражескому агенту как бы случайно подсовывается очень привлекательная особь противоположного пола. И эта особь добывает важную информацию или вообще — вербует.

— А эти… троица? — спросил я.

— Сработали отлично! Этот придурок у открытого люка чуть ли не под колеса американцам бросился. Мордатый бок подставил, а тощий из машины вывалился и так увечье разыграл, так громко стонал, что даже врачи скорой поверили, прям на ходу его реанимировать стали.

— Слушай, а может того… зачесть им помощь органам и отпустить троих на все четыре стороны? — предложил я.

— Посмотрим…

Мы приехали в клинику. Пропускной режим, кажется, даже усилился. У нас проверили багажник. На перфокарты внимания не обратили, просто порылись, посмотрели, нет ли чего на дне коробки.

Заминка вышла перед входом в лечебный корпус. Решали, что делать с ценным грузом. Березину нужна вся коробка? И вообще, нужны ли ему эти карты в клинике?

А врач уже спешил к нам навстречу.

— Скорее! Ради бога скорее! Карточки у вас с собой? Слава богу!

Кажется, мы приехали вовремя.

Санитары подхватили коробку, втащили ее в дверь и почти бегом потащили ее по коридору. Я посмотрел на Николая. По взгляду понял, что он тоже ничего не понимал, и тоже последовал за доктором. Неужели с Березиным случилась беда?

Но Березин был в норме. Он сидел на кровати и тыкал шилом в кусок обоев, сорванных со стены. У ног его валялось еще несколько подобных исколотых обрывков. Кажется, у него что-то не получалось.

А вот с Раисой Михайловной была беда. Она лежала на кровати и тихонько стонала. И она… исчезала. Частично. То есть — по частям. С нее исчезала кожа. Может и не исчезала, а становилась прозрачной, как и часть лицевых мышц. Смотреть на ее просвечивающий череп было крайне неприятно.

Березин увидел санитаров с ящиком, отбросил обои, воткнул шило в крышку тумбочки. Показал, куда ящик поставить и начал быстро в нем копаться, просматривать карточки и складывать их на кровати стопками. Нужное нашел довольно быстро.

— Вот это должно подойти, — сказал Березин, выбрав одну карточку. Взял ее обеими руками, поднял на уровень глаз, словно хотел посмотреть на Раису Михайловну через дырочки в картоне.

Получилось как-то быстро. Раиса Михайловна перестала стонать и сразу обрела нормальный вид. Более того, она села на кровати и начала озираться по сторонам.

— Ой, господи! Где я? — спросила она на чистом русском языке.

Увидела доктора, улыбнулась, но вот встретившись со мной взглядом, сразу отвела глаза. Знает кошка, чье мясо съела.

— Как я понимаю, с возвращением, Раиса Михайловна, — сказал Николай, подходя к кровати. — Вы опять говорите на великом и могучем. Что радует. Давать показания будем, или еще хотите полежать?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — тихо ответила пособница шпиона и отвернулась к стенке.

— Отлично! Придется начинать все заново! Что ж, уважаемая, у нас накопилось много вопросов к воспитателю младшей группы на станции юных техников, — потер руки Николай и повернулся к Березину. — Ну а вы, молодой человек…

А «молодой человек» тем временем выбрал пару карт и сунул в руки Ловчеву:

— Ваш Райкин. Возврат. Должно сработать.

Еще одну карточку протянул мне:

— Завтрашняя встреча. Важно. Всякий вектор имеет начальную точку и конечную точку. Куда укажет стрелка.

— С кем встреча? — удивился я.

— Важная встреча, — повторил Березин, снова перебирая карточки. — Очень важная.

— А остальное, — указал я коробку. — Векторы счастья?

— Варианты, — кивнул Березин, — множество вариантов.

Как-то все это сложно с этими векторами, подумал я. Вот в кино было все куда проще, вдавил Шурик рычаг, закрутила машинка антеннами, хлоп, и Жорж с Буншей в царских палатах. Без всяких векторов. А царь-батюшка анисовую вкушает под килечку на типовой кухне.

А Березин тем временем выбрал еще одну отложенную карту и поднял ее на уровень глаз…

Это был какой-то странный вектор. Похоже на кино, даже, скорее — на презентацию. Хотя сначала раздался треск, характерный для древнего киноаппарата, и нехитрая мелодия, исполняемая на пианино. Словно играл не очень умелый тапер. Перед глазами замелькали кадры. Черно-белые, с пятнами и царапинами. Кадры хроники, кажется, это была демонстрация. Серая толпа двигалась по широкому серому проспекту, неся в руках серые транспаранты. На одном я разобрал: «Вся власть Советамъ!» На шинелях серых солдат серые банты. Потом лысеющий мужчина заметался по трибуне, активно жестикулируя. Раздался хриплый голос со знакомой картавинкой. Хриплый, видимо, из-за того, что звучал из медной патефонной трубы. «Товагищи, коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны»!

В кабинете двое. Два великих мечтателя и фантазера. Ленин и Уэллс. Они стоят у большой карты со светящимися лампочками. Мечтатель Ленин показывает гостю карту и рассказывает про план ГОЭЛРО. Фантазер Уэллс ему не верит. Лапочки на карте светятся от слабенькой аккумуляторной батареи.

Снова хроника. Строительство на большой реке. Кажется, Днепрогэс. Звук марша духового оркестра. Заводской цех со станками, крепкая рука дергает рубильник, станки начинают работать, сверлить, точить, прессовать.

Опять хроника. В деревенской избе вкручивают в патрон лампочку. Посмотреть на диковинку собралось полдеревни. Заглядывают даже в окна. Лампочка сразу начинает светиться. Восторг и радость в глазах сельчан.

И опять голос Ильича: «Главным из искусств для нас является кино и цирк»!

Точно знаю, что записи такой в природе не существует. Но это — кино, и здесь может случиться всякое! Здесь случилась кинопередвижка в горах. Знакомый мне Гурейко крутил фильм в горном ауле. Большинство зрителей никогда не покидали аула и его окрестностей, не видели асфальта и высотных домов. Для них изображение на простыни, натянутой меж двух жердин