Шурик 1970. Книга 2 - Петр Алмазный

Я вернулся в комнату. Зина уже не плакала, она стояла перед зеркалом в белом брючном костюме и репетировала приветственную речь для Леонида Ильича.

«Чайка» за нами приехала ровно в пять. Тихо подъехала, встала, легонько бибикнула. Когда мы с Зиной вышли из подъезда, лавочные бабки встали как по команде. Эх, жаль Бунши с Буншихой не было. Вот нет их, когда нужно.

Нас привезли в Кремль, провели длинными коридорами по красным ковровым дорожкам. Ждать в приемной почти не пришлось. Нас даже не обыскивали. Появился секретарь, открыл тяжелые двери и предложил пройти в кабинет.

Генсек затушил окурок в пепельнице, ладошкой разогнал дым, встал и вышел из-за стола нам навстречу.

Зина робко протянула генсеку руку, сложенную лодочкой, но тот пожимать ее не стал, а галантно поцеловал даме ручку.

— Пани Катаринка, — буквально промурчал Леонид Ильич, вручая Зине большой букет, поданный секретарем. — Каждый ваш кабачок жду с большим нетерпением и смотрю в обязательном порядке. А вот Фурцева вас чего-то не жалует. Я говорю, Кать, а что редко кабачок показывают? Раз в месяц — разве это дело? А она мне, мол, шуточки там… не наши…

Я посмотрел на жену и понял, что дело плохо. Зина смотрела на Брежнева широко раскрытыми глазами, кажется, она впала в ступор. Заготовленные приветственные слова она забыла напрочь.

— Шуточки в кабачке мне очень нравятся, остроумные, — продолжил генсек. — А то ведь скучно у нас. Целыми днями, совещания, бумаги… А я ведь по натуре — веселый человек. Знаете, как я в молодости пел! А тут совещания, заседания… Придешь домой, в телевизоре тоже скукота. Веселые только ваш кабачок да Аркадий Райкин. Очень его люблю, хотя он анекдоты про меня рассказывает. И эта еще… Тут на днях Раневскую орденом награждал. За долгую и плодотворную… Ну и не удержался. Говорю, мол, Муля, не нервируй меня, ха-ха-ха. А она мне: «Мулей меня называют хулиганы и невоспитанные мальчишки. Вы у нас кто будете?». Во дает, да?! Хорошая тетка. На днях знаете, что учудила? Мне из компетентных органов сообщили. На улице ее школьники встретили, ну и давай приставать: «Муля, Муля»! А она им: «Идите в жопу, пионеры»! На всю улицу, представляете?! Ха-ха-ха…

Я хихикнул, а вот Зина продолжала пребывать в ступоре. Брежнев это дело заметил, но видно, к подобному был привычен, кивнул секретарю, тот аккуратно, под локоток переместил мою супругу к столу с расставленными чайными приборами.

— Дамам чай, а мы, мужики, по коньячку, да? — предложил Брежнев, указывая мне на стол, где рядом с фарфоровым чайником поблескивала бутылка пятизвездочного «Арарата».

— Да я не пью, — ответил я, соображая, что делаю великую глупость. Упускаю возможность говорить потом: «Да я с Брежневым коньяк пил»! Чай — не то. Не тот эффект.

— Тоже уважаю, — кивнул генсек, сел за стол, отстранил руку секретаря и сам налил себе в рюмашку до краев. — С трезвым умом, оно сподручней. Хотя и расслабляться иногда надо.

Зине Брежнев коньяку не предложил, хотя ей вот сейчас точно не помешало бы. Символически чокнулся с моей чайной чашкой и выпил. Закусил ломтиком лимона, посыпанного сахаром, посмотрел на документы по электромобилю, брезгливо отодвинул серьезную техническую документацию, потянулся за «ребячьим» альбомом.

— Говоришь, ребята сами все это дело придумали, нарисовали?

Я ничего такого еще не говорил, но кивнул.

— Я дал посмотреть нашим инженерам, — продолжил Брежнев. — Говорят, что… Ну ладно… Они много чего говорят. Но ведь какие ребята талантливые! Ведь какая страна! Какую войну выиграли! Танки какие делаем! А машины хорошие для народа делать не умеем. Вон на Волге заводище какой новый отгрохали. Целый автомобильный город имени товарища Тольятти. Итальянцы нам «Жигули» делать будут. Слыхал про такие? А «Москвич»? Название-то какое! Так опять не наша машина, французы придумали. «Рено». А что же сами? Ничего не умеем?

— Нет, ну вот «Волга» — очень хороший автомобиль, — осторожно возразил я.

— Что «Волга»… «Волг» на всех не наделаешь. Дорого. Знаешь, сколько рабочему человеку вкалывать надо, чтобы на «Волгу» заработать? Думали, «Запорожец» выручит. Говорю украинским товарищам, сделайте простой, надежный, недорогой автомобиль. И что? Опять сами придумать не смогли. Нашли у итальянцев. Ну да, недорогой, простой. Но не такой же…

Брежнев не уточнил свои претензии к марке «ЗАЗ», еще раз полистал альбом, особо остановился на страничке, где запасной движок из машины легко и непринужденно извлекался и с помощью запаски превращался в мотоблок.

— И что, реально таким пахать можно?

— Можно, — кивнул я, вспомнив распаханную тестем целину за пасекой. — А еще к нему можно тележку прицепить и ездить. Дрова возить. Картошку. Или воду из пруда насосом качать. Да много чего еще чего можно. Для дачи — очень полезно.

— А ведь это я народу стал участки под дачи раздавать, — сказал вдруг Брежнев. — Рабочим, пролетариату. По шесть соток на семью. Кто по сути рабочий? Да вчерашний крестьянин или солдат демобилизованный! Помнят ведь руки трудовые землю. И огороды в деревнях сельчанам тоже я вернул. Никита-то по самые яйки огороды в деревнях обрезал. А я вернул. А что дом в деревне без сада, без огорода, а? Знаешь, что про меня в деревнях говорить начали? Добрый царь пришел. Во! Или гаражи кооперативные. Тоже ведь с меня пошло. Есть ведь в городах неудобья, овраги разные, так теперь там гаражи…

Брежнев закрыл альбом, полюбовался «Электрошкой» на обложке.

— Правильное дело делаешь, товарищ Тимофеев. Правильное! Очень хорошее. Сильно наш народ в войну пострадал. Очень сильно. Всего лишился. Вот я когда на селе работал… Считай — простым землемером. Ведь до войны почти в каждом дворе лошадка была. Отвезти чего, огород вспахать, доехать куда, то-се. Куда ж без лошадки? И вот тебе автомобиль. Не телега, конечно, но тоже… В войну снаряды, бывало, на телеге привозили. Старшина у меня один был. Немец, он как звук полуторки услышит, сразу из орудий по рокаде бить начинал. А старшина на лошадке возил. Лошадку не слышно. Убило его,