Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

ее удержать, последовать в ждущее впереди забвение, но волна прошла мимо, и Шаэ осталась лишь с телом Маро на асфальте. Она медленно повернула его на спину. Его глаза были закрыты, а лицо печально, но спокойно. Шаэ поцеловала его в лоб, в закрытые веки. Потом встала. Цзуэн и его люди столпились вокруг, но не заговорили и не двинулись в ее сторону.

Она развернулась и побрела к дому Шелеста. На полпути нахлынули воспоминания, поначалу медленно, как струящийся через щель в стене ручеек, а затем накрыли ее потопом и унесли, словно прорвало плотину. Долгие разговоры и минуты нежности, огонь в глазах Маро, когда его воодушевляла какая-то идея, его мягкая улыбка, тепло прижатого тела. Каким-то чудом Шаэ не остановилась, не споткнулась и не рухнула, даже не побежала, но зрение затуманилось, и она едва разглядела дверь, когда до нее добралась. Оказавшись наконец-то дома и в одиночестве, Шаэ закрыла дверь, сделала три шага по прихожей и опустилась на пол с долгим и беззвучным воем, стиснула кулаки и прижала лоб к деревянному полу, словно в вечной молитве.

Глава 47. Возвращение к работе

Целую неделю Шаэ почти не выходила из дома. Она оделась и пошла на похороны Кена, но все происходило как в тумане – процессия, пение монахов и негодующее молчание. Гибель Штыря выбила Хило из колеи, он крепко сжимал руку Вен и не выпускал детей из поля зрения. У могилы брата Тар не выдержал и рыдал как ребенок. После этого его глаза были пусты, словно он где-то в другом месте, и только когда Шаэ прошла мимо, она почувствовала на себе его взгляд, аура Тара вспыхнула обидой на то, что Шаэ казнила Маро безболезненно.

Шаэ не могла заставить себя поговорить с Таром и сказать ему, что она тоже оплакивает Кена. Поначалу она плохо знала братьев Маик и долго считала их просто лакеями своего брата, но в последние годы ее отношение изменилось.

Она видела, как Кен вырос до роли Штыря, обедала с ним за семейным столом, узнала как преданного и опасного, но спокойного и упорного человека, отвечающего по меньшей мере за половину продуктивного взаимодействия между двумя ветвями клана. Хило настоял на том, чтобы Кена похоронили рядом с мемориалом Коулов, а не на крохотном заброшенном клочке, где лежал его недостойный отец, но, как поняла Шаэ из разговоров, от тела мало что осталось после взрыва. Прах Кена покоился на дне стального гроба тонким слоем. Быть Штырем – опасное занятие, именно он вполне ожидаемо может отдать жизнь за клан, но с клинком в руках. Не так.

Шаэ вернулась в дом. Вун снова взял на себя ее обязанности в офисе Шелеста. Кьянла приносила еду из главного дома и ставила Шаэ в холодильник, блюда в основном оставались нетронутыми. Через несколько дней после смерти Лана Шаэ вошла в свой кабинет на Корабельной улице и сменила Дору на посту Шелеста. Когда скончался дедушка, она глубоко горевала, но вернулась к работе. Эти трагедии разрывали ей сердце, но не вырвали ни клочка души. В этот раз Шаэ просто не могла работать. Ей не хотелось вылезать из постели, одеваться, даже есть. Ей было все равно, что происходит в клане без нее.

Шаэ уже отнимала жизни в сражениях, но никогда не считала себя убийцей, как сейчас. Она лишь пыталась держать Маро на расстоянии от клана, но ее неизбежные решения как Шелеста обидели его, разъярили и привели к гибели. Шаэ любила его. Если бы только он это знал, если бы только она ему сказала… Миру нужны люди вроде Тау Маро, а она собственными руками отняла у него жизнь.

Запершись в одиночестве, она молилась богам, а порой с горечью проклинала их. Она сомневалась во всех своих решениях, размышляла, не уехать ли снова с Кекона. Закрывая глаза, она видела лицо Маро, такое печальное и полное обвинений, и в беспомощном ужасе и сожалениях снова и снова вспоминала момент его смерти. Она вынашивала все нарастающую и пылкую ненависть к трусу Запуньо и его громилам-баруканам.

Несколько лет назад Шаэ спорила с Хило, уверяя его, что есть и более важные проблемы, чем засевший на Увивах контрабандист. Теперь она поняла, что недооценила Запуньо. Кеконцы принимали как должное, что даже во время открытой войны кланов никто не трогает простых обывателей без нефрита. Запуньо и его баруканы – не Зеленые кости. Они не придерживаются айшо, им плевать, если случайно погибнут ни в чем не повинные люди.

На восьмой или девятый день, Шаэ сбилась со счета, она услышала, как открылась входная дверь и в коридоре раздались шаги. Поначалу она решила, что это снова Кьянла напрасно принесла поесть, но потом вялое Чутье сообщило, что это Вен. Невестка постучала в дверь спальни.

– Можно войти, Шаэ? – спросила Вен.

Шаэ подумывала проигнорировать вопрос, но почувствовала, что не имеет права так поступать. Вен видела смерть брата собственными глазами и испугалась за жизнь детей. У нее было не меньше причин, чем у Шаэ, пребывать в прострации, и все же она пришла. Шаэ заставила себя встать с постели и открыла дверь. Она поняла, насколько ужасно, должно быть, выглядит – непричесанная, в одной и той же старой рубашке и пижамных штанах уже несколько дней. Наверное, если она посмотрит в зеркало, то не узнает себя.

Вен оглядела ее, не поменяв выражения лица. Она прошла мимо Шаэ в душную спальню и открыла окно, впустив струю воздуха. Потом повернулась к Шаэ и села на край неубранной кровати.

– Шаэ-цзен, – сказала Вен как ни в чем не бывало, – я хочу вернуться к работе. Не прямо сейчас, но в ближайшее время. Когда Цзае исполнится девять месяцев. Мы вместе с тобой сделали столько полезного, но слишком много всего навалилось. В будущем у нас получится лучше. Я уговорила вашу мать переехать обратно в Жанлун, в гостевой дом, для ее же безопасности. Она может заниматься детьми, а я вернусь на работу.

Слова Вен проникали словно из другой реальности, будто за прошедшие две недели ничего не случилось. Шаэ прищурилась и издала звук, изображающий смешок недоумения, если бы она не разучилась пользоваться голосом.

– Почему ты просишь меня именно сейчас?

– А кого еще мне просить? – воскликнула Вен. – Ты же Шелест, если только не собираешься покинуть свой пост. – Она внимательно, с вопросом в глазах посмотрела на Шаэ. – Ты предпочла бы умереть от рук Айт Мады, чем отступить. Что-то