Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

– Сейчас неподходящее время меня о чем-то просить, Вен.

– А когда будет подходящее? Когда ты собираешься выйти из дома?

Шаэ ощутила зарождающееся раздражение.

– Как ты можешь сейчас об этом думать?

Вен скрестила руки на груди.

– Мне бы тоже хотелось спрятаться у себя в комнате на многие месяцы, Шаэ-цзен. Но я не могу. Мне нужно заботиться о детях, они не перестанут нуждаться в матери только потому, что я страдаю. Мне пришлось объяснить Нико и Рю, что их дядя Кен умер. И я должна быть сильной ради Хило, чтобы он сосредоточился на управлении кланом, а не беспокоился о нас. – Она не отрываясь смотрела на Шаэ и говорила будничным тоном. – Кена больше нет, Тар безутешен. Ты заперлась в этой комнате. Колосс остался один.

– У него десятки людей, – пробормотала Шаэ.

– Ему нужна ты. Ты нужна семье, как мы нуждались в тебе после убийства Лана, после смерти вашего деда. Хило нужна твоя помощь в руководстве Равнинными. В такое время ты не должна исчезать на недели. – Выражение лица Вен смягчилось, но все же осталось решительным. Она взяла Шаэ за руку и усадила рядом с собой. – Мы не впервые несем потери, но впервые ты чувствуешь личную ответственность за случившееся, потому что твои добрые намерения принесли столько боли.

Шаэ уставилась на Вен.

– Но я действительно несу ответственность, Вен. – В глазах защипало, и Шаэ закрыла их на секунду, прежде чем с укором посмотреть на Вен. – Разве ты не винишь меня в смерти Кена? В том, что ты и дети чуть не погибли?

– С чего бы мне тебя винить? – сердито отозвалась Вен. – Я виню наших врагов, Шаэ-цзен, за то, что использовали в своих целях дорогого тебе человека, сделали его инструментом, чтобы нас уничтожить. Ты отняла у него жизнь, но не ты причина его смерти. А в нашем мире это большая разница.

– И какое это имеет отношение к твоему желанию вернуться на работу?

Вен встала и выглянула из окна. От солнца у Шаэ заболели глаза, но Вен по-прежнему смотрела куда-то вдаль.

– Здесь, прямо в Жанлуне, в парке на нашей территории, до нас добралась каменная рыбка, барукан, работающий на увиванского контрабандиста с острова в сотнях километров отсюда. У клана повсюду враги. Мы не только боремся с другими Зелеными костями. Мы боремся со всем миром, Шаэ-цзен. А это значит, что айшо не убережет моих детей.

Она повернулась и посмотрела Шелесту в лицо.

– Хило не желал, чтобы я влезала в дела Зеленых костей. Но угрозы клану больше не касаются только Зеленых костей. – В ее голосе звучала знакомая мягкость и резонность, но под ними слышались новые резкие нотки. – Враги готовы ударить нас из-за любого угла. Клан потерял одного Маика, а может, и двух, раз Тар практически не способен ничего делать, но не всех. Дай мне работу, Шаэ-цзен.

Вен подошла к шкафу. Она поморщилась, выбрала блузку и юбку и кинула их на кровать.

– Когда ты вызвала Айт Маду на дуэль на чистых клинках, все были потрясены, даже Хило. Но не я. Нам, женщинам, когтями приходится выцарапывать себе путь в мире, и ты слишком усердно работала ради твоего места на Корабельной улице, чтобы позволить отнять его у тебя. Но все же это может случиться, если ты не оденешься и не выйдешь из этой комнаты. Всегда найдутся люди, ищущие признаки слабости, шанса украсть то, что нам дорого. – Вен прошла мимо Шаэ к двери спальни. – Твои племянники спрашивали, не поужинаешь ли ты с нами сегодня, и я сказала, что ты придешь.

Глава 48. Двойная ставка

Беро провалялся в больнице больше месяца. Даже когда его кровь очистилась от яда и «сияния», он был слишком слаб, чтобы ходить. Так же слаб, как от почти смертельного передоза СН-1. Сокрушающая тяжесть, оглушающая летаргия и паническая испарина от нефритовой ломки высосали из Беро последние силы. Он лежал на больничной койке рядом с другими пациентами – полубезумный, мечтая о смерти, проклиная всех богов и собственное существование.

Врачи сказали, что ему повезло, на редкость повезло. Такая доза убила бы любого, но после долгого употребления «сияния» у Беро выработалась необычно высокая толерантность к СН-1, а мощное снотворное, которое Мадт подмешал в пиво, замедлило метаболизм, и фатальная инъекция не подействовала на организм так быстро, как предполагалось. Соседка Беро, госпожа Вайм, рассердилась из-за шума, прервавшего дневной просмотр мыльной оперы, и вышла в коридор, где обнаружила лежащего Беро, наполовину в квартире, а наполовину снаружи. После нескольких секунд серьезных раздумий о том, спасти ему жизнь или оставить умирать, она все-таки вызвала «Скорую».

Беро ничего этого не помнил, и больше всего его раздражало, что он обязан жизнью мерзкой госпоже Вайм. Из больницы он унес счет на двадцать тысяч дьен с гаком и кипучую ненависть ко всему миру. Беро оставили жизнь, но и только. Нефрит пропал. Беро не сомневался, что Мадт украл его заначку с «сиянием». Он чувствовал себя тощим, беспомощным жеребенком, едва стоящим на трясущихся ногах, с пустой головой и изувеченным во всех смыслах. Потребовались годы – годы! – планирования и расчетов, неуемное желание, густая кровь и смелость, а все, чего он достиг, просто испарилось. Его нефрит и все, что с ним связано, – деньги, уважение, власть, будущее. Опасное будущее, это да, но куда лучше того, что ждет его сейчас. А что его ждет? Ничего…

Он представлял, как выследит Мадта, зажмет его голову в тисках и медленно сдавит, пока глаза Мадта не выскочат из треснувшего черепа. Но Беро был настороже. У Мадта теперь в два раза больше нефрита, а у Беро пусто, и встреча будет неравной, даже если не принимать во внимание, что Беро до сих пор не мог без головокружения преодолеть лестничный пролет. Но у Беро осталось лишь это желание, только эта цель, и он молча к ней двигался. Однако, вернувшись в «Крысиное логово», он обнаружил, что Мадт здесь не показывается. Беро навестил знакомых торчков, места, где собирались и болтали новые зеленые, и выяснил, что Мадта давно уже не видно и не слышно. Пацан забрал нефрит Беро и «сияние» и смылся.

Беро вернулся в квартиру и не выходил оттуда. Тянулись месяцы. Зима сменилась весной, а затем летом. Беро заказывал еду на дом, смотрел телевизор и спал. Оставшаяся после избиения Маиками хромота стала заметней, а от постоянно хмурого вида лицо выглядело еще более перекошенным. В двадцать один год