Малой - Степан Александрович Мазур

— Добро пожаловать на самый нижний этаж, — улыбнулся повелитель падших и с величественной грацией зашагал по извивающимся тропам, вымощенным самими страданиями. — Позвольте я проведу для вас экскурсию. Всё-таки здесь не часто бывают гости.

Внешне тропинки ничего не говорили о себе. Но стоило Люциферу сделать шаг и наступить на серую землю, торчащий камень и или цветущую траву, как раздавался голос, полный боли и сожаления.

— Больно!

— Ай!

— Куда ты прёшь? — кричали они на разные голоса. — Мы же тут пленены! Некоторые даже — пожизненно!

Но Люцифер не обращал на комментарии никакого внимания. Комментировать что-то всегда проще, чем создавать.

Его крылья исчезли окончательно. И только тени, чёрные как ночь, слегка колыхались, когда он заметил душу, торчащую бугорком среди всего остального ровного и давно раскатанного пространства.

— Прошу прощения, мне нужно уладить один рабочий вопрос, — повернулся он к гостям с виноватой улыбкой и тут же присел перед этим бугорком.

Душа-холмик тут же навострилась, и словно стала менее серой. Потерянная и испуганная, с трепетом подняла она глаза к этому величественному существу. В ней смешивались страх и любопытство, как в бурном море, где волны накатываются одна на другую.

— Ты смотришь на меня свысока, чтобы осудить меня? — произнесла душа несмело. Голос её дрожал, как лист на ветру. — Я лишь человек, который ошибался, как и все. Почему ты пленил меня?

Люцифер усмешкой на губах ответил незамедлительно:

— Ошибки — это неотъемлемая часть человеческой природы. Но здесь не для того, чтобы судить, а чтобы понять. Как думаешь, что привело тебя в эти мрачные глубины? Что опустило на самый низ?

И душа, чуть посмелев, начала рассказывать свою историю. Она говорила о любви, о предательстве, о мечтах, которые сгорели в огне амбиций. Даймон невольно заслушался. Тогда как Мара лишь поджимала губы и закатывала глаза. Всё-таки её жизненный опыт был на несколько десятков тысяч лет старше и в словоблудии она разбиралась.

А душа пыжилась, стараясь выдать желаемое за действительное. И каждый её вздох был наполнен горечью.

— Вот так и я попала к тебе, Люцифер. Сам, понимаешь, это всего лишь недоразумение. Отпусти меня. Чего я здесь как гриб торчу? А?

Люцифер слушал внимательно. Но ни один мускул не дрогнул на его прекрасном лице. И пусть некоторые скажут, что его сердце, закованное в лед, начало таять. Но другие им ответят — нет. Он просто выполнял свою работу. Как и тысячи лет до этого. И, как и богиня смерти и холода, и первая защитница северных земель, он не верил ни единому слову тех, кто прятал истину за словами.

— Так ли всё было на самом деле? — переспросил он с той же лёгкой улыбкой.

— Ты не знаешь, что такое страдание', — произнесла душа, напирая на жалость. — Ты лишь наблюдаешь за ним, как за спектаклем. И я единственный актёр в этом театре. Отпусти же меня, молю!

Люцифер, наклонившись ближе, ответил с глубоким пониманием вопроса:

— Страдание — это не театр одного актёра, а симфония в нашей ОБЩЕЙ игре. Я сам был изгнан, как один из актёров этого фарса, и прекрасно тебя понимаю. Есть роли более и менее значимые. Но каждый из нас носит свои цепи, свой грим и свои украшения. Именно в страданиях по пережитому мы находим истину. За отпущенное нам время мы получили опыт. Получила его и ты. Но нового ты узнала о себе в этом аду за время, что провела и здесь, душа?

Душа замерла, задумавшись. В её глазах зажглось искорка надежды.

— О, да много всего! — ответила она бодро и принялась перечислять. — Я узнала, что даже в темноте можно найти свет. И я поняла, что мои ошибки — это не конец, а начало нового пути.

Люцифер, с лёгким кивком, произнёс:

— В этом и заключается сила. Даже в аду можно найти искру, способную разжечь пламя искупления. То есть ты готова принять свою судьбу и начать заново?

Душа, полная решимости, ответила:

— Да, я готова! Я хочу освободиться от своих оков и найти свой путь к свету.

Люцифер, с гордостью в голосе добавил:

— Хорошо, если так… Но видишь ли в чём дело. Я видел души, с которыми ты пересеклась. И как понимаешь, у них другое мнение. Мы оба знаем, что ты не попала бы на самый нижний этаж, завершись ваши встречи на Земле как-то иначе. Но ты, как самая чёрная душа, забирала всё даже у тех, кому и отдавать-то было нечего. Мучимые голодом, жаждой, холодом, они все обретали лишь смерть. А ты обогащалась и пировала за богатым столом за их счёт. И продуктов на твоём столе было столько, сколько не нужно одному человеку. Они гнили, портились, затем ты выкидывала их. А семьи тех, кого ты обобрала до нитки, умирали, засыпая в голодных судорогах. Оставь ты им хоть что-то, хоть самую краюху чёртового хлеба, у них хватило бы сил прожить ещё один день, а оставь чуть больше, прожили бы и лишнюю неделю. А неделя — это не мало. Где неделя, там и месяц. За это время многое может произойти. Многие могли найти работу, получить наследство, откопать клад, в конце концов. Но ты не позволила им, добивая тех, кто и так был слаб. Вместо протянутой руки ты била по их ладоням, топтала их пальцы и смеялась в голос, крича «Я — богатство, а вы — бедность!» и «Я здесь власть, а вы — никто!». И они проклинали тебя. Каждый по отдельности и все вместе. Семьями, кланами, нациями, а порой и целыми странами. А как ты понимаешь, каждое проклятье добавляло по одному звену к твоей цепи. Когда звеньев мало, их можно не замечать. Но когда ты обмотана от кончиков пят до последнего седого волоска на голове так, что только нос торчит на полянке, есть о чём задуматься.

— Прости меня! — взмолилась душа.

— Я-то прощу, но они — не могут. Говорят, что время лечит, душа по имени Виктор. Но пока последнее звено на твоём тяжёлом бремени не распадётся ржой, что проест нержавеющее железо, ты не получишь свободы и будешь мучим тем, что будешь помнить о каждой загубленной тобой душе. Так твой сытый день за их счёт