Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Зина ахнула и «сделала стойку». Теперь я был точно уверен, что уж она расстарается. В общем, мы договорились, и я пошел работать чрезвычайно довольный собой.

Конечно же, сразу после работы я отправился к Мулиным родителям – Надежде Петровне и Павлу Григорьевичу.

Нужно было узнать, как там продвигаются мои дела с отъездом в Цюрих.

По дороге я зашел в кондитерскую и купил очень вкусный с виду и по запаху кекс с изюмом, взял килограмм мармеладных конфет и битый шоколад ломом.

В общем, что было, то и взял.

У Адияковых меня встретили неприветливо. Не помог ни изумительный кекс, ни мармеладки, ни даже битый шоколад ломом. Надежда Петровна смотрела волком, а Павел Григорьевич прямо сразу заявил:

– Муля! Как ты мог?!

– Что? – не понял я (я честно попытался вспомнить, где опять накосячил, но в последнее время у меня столько всего произошло, что я так и не смог вычислить причину их недовольства). Ну да ладно, сами потом скажут.

И Адияков долго ждать себя не заставил, вывалил претензию сразу:

– Ты зачем на свадьбу к Бубнову ходил? Мать, когда узнала, так расстроилась. Всю ночь проплакала. Как ты мог?

Я пожал плечами и ответил честно:

– Я изначально и не скрывал, что пойду туда.

– Муля! Это предательство! – вскричала Наденька и зарыдала, заламывая руки, – мой сын совершил предательство! С ума сойти! Дожили!

– Да в чём предательство? – удивился я, – сходил на свадьбу к человеку, который вырастил меня с пелёнок.

– Не смей! – побагровел Адияков, – если бы не обстоятельства…

– Но обстоятельства сложились именно так, – перебил его я, – именно так, а не иначе. Поэтому я посетил свадьбу отчима и его новой жены. Не вижу тут ничего ужасного и предосудительного.

– Ты не должен был… – продолжала истерить Наденька.

– А не ты ли сама, мама, заставила меня помириться с ним? – перешел в нападение я. – Не ты ли сама просила меня его поддерживать?

– Это другое…

– Не пойму, в чём другое? – удивился я, – ты ушла к отцу, бросила отчима. А теперь он женился на другой женщине. Всё справедливо. Ты живёшь с другим мужчиной. Почему же он не может жить с другой женщиной?

От моей логики у Надежды Петровны случился эсхатологический ступор, она беспомощно посмотрела на Адиякова и пролепетала:

– Паша, скажи ему…

– Ты поступил подло по отношению к матери, сын! – мрачно проговорил Адияков.

Кстати, разговаривали мы на пороге и в дом меня не пригласили.

И я понял, что мне крышка. Но, на всякий случай спросил:

– Я так понимаю, что в Цюрих я уже не еду, да?

– Правильно понимаешь, – сердито проворчал Адияков, и я понял, что до этого момента вся эта жизнь с калейдоскопом неприятностей – это всё были цветочки…

Глава 24

Сегодня театр Глориозова сиял во всём своём великолепном и только что отремонтированном блеске: новёхонькие бархатные кресла, цвета «серизовый» (так, во всяком случае, объяснил мне Глориозов. Но я бы его назвал «блоха в обмороке». Хотя, как по мне, это обычный красный, но с каким-то застиранным оттенком, что ли. Однако деятелям искусства видней), хрустальная люстра размерами с небольшой трактор вместе с зернотуковой сеялкой (и стоимостью в годовой бюджет любого приличного колхоза), на стенах лепные золотые узоры – всё дышало роскошью эпохи императорских премьер и хитрожопости Глориозова.

Зрители, все в вечерних туалетах, с отглаженными, стоячими от крахмала воротничками, дамы в легкомысленно нарядных «театральных» платьях, обязательно с театральными биноклями цвета слоновой кости (даже если в первом ряду, ибо так же принято) и программками. Некоторые – с цветами. Все перешёптывались, трепетно улыбались, находились в предвкушении, раздуваясь от гордости. Остро пахло всевозможными одеколонами, духами «Красная Москва» и ещё какими-то французскими ароматами, пудрой и восторгом.

Эмоции захлёстывали.

А эмоции, подогретые игристым, так захлёстывали вдвойне. Невзирая на то, что в буфете даже лимонад был по цене коньяка. Но не каждый же день такое!

Что бы кто ни говорил, а поход в театр для любого рядового гражданина – всегда событие. И повод для гордости, чтобы потом, как бы между делом, похвастаться на работе: «А вот мы вчера с супругой к Глориозову сходили. Да, на Островского. Сидели в третьем ряду, в середине. Мы с супругой никогда не сидим дальше четвёртого ряда». И хоть на самом деле третий ряд, это ой, как дорого, но нужно радоваться, что хоть такие билеты удалось урвать (зато потом будет чем хвастаться перед знакомыми).

Нынче же в театре непонятно отчего был аншлаг. Поговаривали, что даже иностранцы придут смотреть.

В первых рядах – сливки театрального бомонда: вооружённые блокнотами критики, приглашённые звезды театра и кино, партийные чиновники и прочие ответственные граждане. Глориозов поминутно вскакивал, радостно кивал, и бросался жать всем руки. Лицо его пошло пятнами. Нужно думать, что от восторга.

В самом первом ряду, потеснив критиков с партийными деятелями, сидели лучшие режиссёры, кого только удалось выловить. Когда я обрисовал ситуацию Глориозову (конечно же, в общих чертах, не уточняя, что делается это всё ради Фаины Георгиевны, а не для его амбиций. Он поначалу пришел в замешательство, растерянно замахал руками, мол, куда мне тягаться с Завадским, да с тем же Эйнзенштейном, но я его переубедил. И сейчас Глориозов, словно объевшийся сметаны кот, сиял от восторга и общего внимания).

Мы с Зиной аккуратно уселись на предназначенные нам места. Зина сегодня превзошла саму себя: голова в локонах, взбитых в тугую пену, кружевное алое платье в пол. И даже туфли сверкали стразами. Я чуть челюсть не уронил. Ну, где можно в повоенной Москве найти всё это? Хотя женщины могут и не такое, если нужно хорошо выглядеть.

– Ты сногсшибательна, – сделал я ей комплемент, ничуть не покривив душой.

Она улыбнулась загадочной улыбкой Моны Лизы и не ответила ничего. Сегодня Зина была королевой, богиней, неядой и благосклонно позволяла собой восхищаться простым смертным.

– Иммануил Модестович! – ко мне пробирался невысокий толстячок с мясистыми ушами, – позвольте засвидетельствовать вам своё почтение!

Он обозначил полупоклон и чуть прищёлкнул каблуком, словно заправский рыцарь.

– Прекрасно выглядите, – заявил он зардевшейся