Дети тумана - Александр Бушков

– А знать, он ей понравился, что позвала его.

– Да, понравился! – подхватил Илюша. – Какже! Звериный свой оскал она ему показать хотела!

Все смолкли.

– С нами Краткий Курс! – шепнул Илья:

– Эх вы, вороны! – крикнул Павел. – Чеговсполохнулись? Посмотрите-ка, омары сварились!

– А слыхали вы, ребята, – начал Илюша, – чтонамеднись у нас, на Варнавицах, приключилось? Ты, может быть, Федя, не знаешь,а только у нас там Ян Карлович похоронен, из латышских стрелков. Могила чутьвидна, так, бугорочек… Вот на днях зовет Приказчиков Ермилова и говорит:«Езжай-ка ты, Ермилов, в город, да привези мне с базы коньячку самолучшего!»Вот поехал Ермилов за коньячком, да задержался в городе, ну а едет назад он ужхмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит… Вот едет Ермилов и видит: намогиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думаетЕрмилов: «Сам возьму его, на шашлык сгодится», – да и взял его на руки.Сел в машину и поехал опять, а в машине-то мотор перебои дает, карбюраторзаедает, «дворники» сами собой включились… Смотрит Ермилов на барашка, ибарашек ему в глаза прямо так и глядит. Жутко ему стало, Ермилову-то, стал онбарашка по шерсти гладить, говорит: «Верю в идеалы, верю, стараюсь для светлогозавтра, стараюсь!» А баран-то вдруг как оскалит зубы да ему тоже: «Бре-ешешь,стерва, бре-ешешь!»

– А точно, я слышал, это место у вас нечистое, –заговорил Федя.

– Варнавицы? Еще бы! Еще какое нечистое! Там не раз,говорят, Хозяина видели, старого барина! Ходит, говорят, во френче, трубкупокуривает и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз Нина-топовстречала: «Что, мол, батюшка Осип Виссарионыч, изволишь искать на земле?» –«Разрыв-траву, – говорит, – ищу». – «А на что тебе, батюшкагенералиссимус, разрыв-трава?» – «Давит, – говорит, – могила, давит,Ниночка: вон хочется, вон…»

– Вишь какой! – заметил Федя. – Мало, знать,пожил.

– Экое дело! – промолвил Костя. – Я думал,покойников можно только в родительскую субботу видеть.

– В родительскую субботу ты можешь и живогоувидеть, – подхватил Илюша. – Кого, то есть, в этом году сниматьбудут. Стоит только ночью сесть на крыльцо исполкомовское да все на дорогуглядеть. Те и пойдут мимо тебя, по дороге, кому в этом году сняту быть. Вот унас в прошлом году Улитина на крыльцо ходила.

– Ну и видела она кого-нибудь? – с любопытствомспросил Костя.

– Перво-наперво она сидела долго-долго, никого невидела и не слыхала. Вдруг слышит – как бы сирена вдали взвыла. Смотрит –Ивашка Федосеев идет…

– Тот, что сняли весной? – перебил Федя. – Свозбуждением дела?

– Тот самый. Идет и головушки не подымет. Ну, а потомсмотрит – женщина идет. Она вглядывается, вглядывается, – ах ты,господи! – сама идет по дороге, сама Улитина:

– Ну что ж, ведь ее еще не сняли?

– Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: начем кресло дер-жится…

Все опять притихли.

– А у нас такие слухи ходили, что, мол, прокуроры поземле побегут, законы соблюдать заставят, распределители закроют, самолетыполетят с опергруппами, а то и самого Мишку увидят.

– Какого это Мишку? – спросил Костя.

– А ты не знаешь? – с жаром подхватилИлюша. – Ну, брат, откентелева же ты, что Мишки не знаешь? Сидни вас висполкоме сидят, вот уж точно сидни. Мишка – это будет такой человек удивительный,который придет, и ничего ему сделать нельзя будет. Захотят ему, например, глазаотвести, выдут на него с липовыми отчетами и повышенными обязательствами, всвете и в ответ на происки единогласно принятыми, а он вот так глянет – и сразупоймет, что глаза ему отводят. Ну и будет он ходить по селам и городам и всепеределывать, ну а сделать ему нельзя будет ничего. Уж такой он будетудивительный лукавый человек.

– Ну да, – продолжал Павел своим неторопливымголосом. – Такой. Вот его-то и ждали у нас. Крикнул кто-то: «Ой, Мишкаедет! Ой, Мишка едет!» – да кто куды! Старостин наш дачу собственную с перепугуспалил. Кузькин фартук напялил и шашлыки продавать стал – авось, думает, извергза кооператора примет да помилует; Дорофеича до сих пор из трансформаторнойбудки не выманят – кричит, что он электроток и ему там самое место обитать.Таково-то все всполошились! А он и не приехал…

Настало молчание.

– Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, – раздалсявдруг детский голосок Вани. – Гляньте на божьи звездочки – что пчелкироятся! Как на почетном президиуме! – Павел встал и взял в руку пустойкотельчик.

– Куда ты? – спросил его Федя.

– К машине, коньячку зачерпнуть.

– Смотри Серому Домовому не попадись! – крикнулему вслед Илюша.

– А правда ли, – спросил Костя, – что Акулинавсе и потеряла, как к Серому Домовому попала?

– С тех пор. Какова теперь! Знать, не ожидала, что еескоро вытащут. Все и подписала, все рассказала, где зарыто, где замуровано.Дочиста выгребли…

– А помнишь Васю? – печально прибавилКостя. – Того, что погорел? Уж какой хват был! Мать-то его Феклиста, ужкак же она его любила. Другие бабы ничего, как увидят, что им в дом тащут, тактолько радуются. А Феклиста, бывало, как станет кликать: «Опомнись, мойсоколик! Вернись в народ, вернись! Добром не кончится, конфискация грянет!» Икак в воду глядела…

Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.

– Что, ребята, – начал он, помолчав, –неважно дело. Я Васин голос слышал. Только стал я к коньячку нагибаться, вдругзовут меня Васиным голоском: «Павлуша, подь сюды». Я отошел. Однако коньячкузачерпнул.

– Ах ты, напасть! Ах ты, свежие ветры! –проговорили остальные.

– Ведь это тебя Серый Домовой звал, Павел, –прибавил Федя. – А мы только что об нем, о Васе-то, говорили.

Мальчики приутихли. Они стали укладываться перед огнем. Якивнул им и пошел вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти и двух верст, какмимо меня промчался отдохнувший табун. Развевались алые крылья Идеалов,золотистыми огнями вспыхивали цитаты, и все незыблемым казалось, ненарушимым…

Я, к сожалению, должен добавить, что в том же году Павла нестало. Серому Домовому он не попался. То ли расшибся, слетев на полном скаку сИдеала, то ли съеден дикарями в дальних странах. Жаль, славный был парень!

В девять утра на Лубянку был звонок по «вертушке», отХозяина. Через двадцать секунд черный бронированный «бьюик» лучшего другасоветских физкультурниц Лаврентия Павловича вылетел из ворот, как пушечноеядро. Смазливые девушки с визгом бросились в подворотни, но на сей раз всеобошлось. Лаврентий Павлович сломя голову мчался по государственнойнеобходимости. Московские дворники и сексоты, ранние пташки, провожали машинувзглядом и понимающе переглядывались: спозаранку спешит ныне товарищ Берия,ближайший соратник. Снова, поди, врачи-вредители пекинского медведя в зоопаркеотравили, чтоб порушить дружбу нашу с председателем Мао. А то лженаука какаяобъявилась…