Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов

он также сперва начал «строить жизнь» в привычном амплуа. И не обращая внимания на подкат Балка «послушай-ка, флотоводец озабоченный, хорош уже на сифилис нарываться. Я тут тебе одну гарну дивчину приглядел по сходной цене», покуролесил он у мадам Жужу и еще в паре подобных Владивостокских «институтах благородных девиц» от души. Однако Василий упорно гнул свою линию. И в конце концов перспектива домашних котлет по-Киевски с ежедневным юным ночным приложением взяли верх над принципом «на работе — ни-ни…»

Буквально на второй день их знакомства до Петровича дошло, что девочка оказалась ко всему прочему еще и умненькой. Еще через неделю он с удивлением обнаружил в ней личность «со стержнем». Пусть пока скромную и непритязательную, возможно из-за понимания уязвимости своего положения, но страстно желающую добиться в жизни чего-то большего. Причем отнюдь не «передком» и томным взглядом с поволокой. И наконец, еще через месяц, он неожиданно для себя открыл, что юное дарование не только ухитрилось растопить лед на его зачерствевшей душе, но и тихой сапой «обокрало» на изрядный кусок женской половины человечества, ибо прежний секс-идол «того» Карпышева — «хорошенькая глупышка» — тихо почил в бозе. Дамы такого склада больше были ему не интересны не только для выстраивания отношений, но и во всех смыслах.

Поначалу появление на постоянной основе Оксаны в гостиничной резиденции, служившей Петровичу одновременно берлогой и неформальной приемной начальника отряда крейсеров, его немного напрягало. Хотя явных косых взглядов и шушуканья за спиной не наблюдалось: в первые недели и месяцы его Владивостокских бдений шипеть на героя Чемульпо, «Ниссина» и «Кассуги», обласканного Государем, никому и в голову не приходило. Проходит девчонка для амуров адмирала Руднева по графе «прислуга/стряпуха», да и ладно. Но когда военные будни стали привычной рутиной, высадки японцев под крепостью перестали бояться, а новых успехов в войне на море кот наплакал, доброхоты в рясах ли, юбках ли, мундирах ли — не суть важно, закопошились. Тогда-то и состоялся памятный разговор с Алексеевым.

Понятно, что спорить с наместником в столь «мелком» вопросе было не резон. Слишком многое стояло на кону для хода и исхода войны, которая для него стала смыслом жизни, главным личным делом. Но впервые с памятного дня расставания с самой первой своей женщиной в месяц третьих «великих похорон», сиречь кончины генсека Черненко, Петрович испытал настоящую боль, глядя на красные огни поезда, уносящего в неизвестность Оксу. А дальше… дальше стало просто не до юбок, хотя разрываясь между палубами и штабом, разика три он ухитрился-таки забежать под знакомый красный фонарь стравить пары. Там угодливо-корыстная мадам Жужу специально для «нашего дорогого адмирала» держала на довольствии миниатюрную, кукольно-красивую китаяночку Куйфэн. Была в ней некая восточная тайна, но постичь ее он не стремился. Достаточно было и того, что шпионка «дедушки Ляо» со своими официальными штатными обязанностями справлялась на высшем профессиональном уровне.

От многочисленных приглашений местного бомонда на застолья и салонные посиделки Руднев категорически отказывался, так что дамам Владивостокского полусвета приходилось довольствоваться добычей помельче. Но, сами рассудите, какая полноценная личная жизнь при таких напрягах? Итоги схваток у Кадзимы и Элиотов Петрович счел провальными, в чем не признался даже Балку. Вторая попытка завершить войну на море, на этот раз в ходе одного генерального сражения, пусть и разнесенного по трем географическим точкам, окончилась пшиком. И хотя господин Того при этом потерял броненосец и первоклассный бронепалубный крейсер, до победы над его флотом Макарову и Рудневу оставалось примерно как до Луны на четвереньках. А еще Вирениус со товарищи упустили «Адзуму». И «на закуску» прибыл сынуля, со всеми вытекающими. И неважно чей он, Руднева ли, его ли, уже не все ли равно?

Полгода до боя у Шантунга стали для нервной системы Петровича если не форменным адом-кошмаром, то безжалостным испытанием на прочность. Раз умением и наскоком не получилось — первого не хватило, со вторым не повезло, оставалось лишь разыграть до верного карты нашего численного превосходства и экономической мощи. Для Тихоокеанского флота это означало задачу объединения эскадр Макарова, Руднева и Чухнина без критических потерь, для армии — вывод на полную мощность Транссиба и создание с его помощью минимум двукратного численного превосходства над японцами в Маньчжурии по штыкам и саблям. Со всем прилагающимся к этому артиллерийско-стрелковым богатством, боезапасом и прочими ништяками. Плюс нюансы в форме гвардии на трансатлантиках великого князя Александра Михайловича и всякое разное мелкое прогрессорство. Задачки те еще…

А после Шантуга у него не было не то чтобы свободной минутки, не было даже нормального сна, хотя бы по семь часов. Ибо ВСЕ должно было решиться в ближайшие несколько месяцев. И при этом он де факто комфлот. И вся ответственность за войну на море отныне на нем. Что это такое? Да то, хотя бы, что просто до сыта выкушать «Шустова» ему удалось лишь один раз. В тот памятный вечер, когда за кормой «Варяга» растворились в туманной дымке берега понужденной им к миру Японии… Нет, не им одним, конечно, но все-таки последние правки в мирный договор были внесены под его диктовку. Побежденные самураи проглотили все. А затем снова закрутило-понесло: собрания и празднества в свите наместника, когда шаг в сторону или прыжок на месте приравниваются к попытке побега. Срочный вызов в столицу. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… И… И тут Случился Иркутск.

Любовь обрушилась на него внезапным водопадом какого-то сумасшедшего восторга, с могучей, бурной, дерзкой мощью всех нерастраченных чувств. Любовь не безответная, но в чем-то запретная, ибо его избранница была в силу жизненных обстоятельств не свободна. К тому же о перспективах брака с певицей родом из самых низов общества, его сиятельству, графу Владивостокскому, прекрасному семьянину и отцу троих замечательных сыновей, лучше было не думать. Тем более, если в голове у него зреют планы реформирования русского флота. Без погон, с полным «игнором» со стороны Зимнего и морской офицерской касты, его удел — писать мемуары, слушать дивное меццо-сопрано и со стороны тоскливо наблюдать, как Россия катится в бездну… Увы, в вопросах семьи и брака высших эшелонов дворянства, обычаи и нравы Российской империи начала двадцатого столетия серьезно отличались от таковых в России начала века двадцать первого.

Что ему теперь с этим делать? Вопрос риторический. Не знаешь, что делать — ничего не делай, вот единственный вариант, не ведущий к немедленному верному проигрышу. А дальше время и обстоятельства изменят ситуацию,