Кровь в моих жилах - Татьяна Лаас

Эх, нахами ты чуть больше — с удовольствием бы сожрал. Хотя… Испужайся чутка — точно бы сожрал. Но на будущее: стока крови не давай никому. Я с понятиями, а каво-то и не остановят понятия.

Он с явным сожалением вздохнул:

— Помнится, лет так сто назад… Эх, и вкусен был Великий князь. Хотя ты повкуснее будешь.

Леший махнул заросшей мхом рукой-веточкой, и из-под земли вынырнул синюшно-бледный, нагой, как младенец, Ивашка, руками намертво вцепившийся в веревку, намотанную у него вокруг шеи. Кожа его белела в темноте, кое-где до сих пор подернутая длинной медвежьей шерстью. Пальцы на голых ступнях заканчивались длинными, загнутыми когтями. Проклятье еще не сдавалось, пытаясь обороть Ивашку.

— Спасайте своего парня, — проворчал леший. — Невиноватый он в крови, что на лапах его, но тяжко ему будет жить с такой виной.

Мишка, опережая Светлану, рванул к Ивашке, серебряным ритуальным кинжалом разрезая веревку.

— Светлана, не подходи — страхуй, вдруг тут проклятье, как и грошике, выше меня. Хорошо?

— Хорошо! — согласилась она, зажигая на ладонях боевые сферы огня. Леший поморщился, но промолчал. Светлана осторожно обошла Мишку и Ивана, чтобы держать под контролем происходящее. Песня, которую орал Матвей в городе про Ивашку, громко звучала в её ушах, отвлекая. Михаил, ниже склоняясь над Ивашкой, так что совсем ничего не стало видно, только редкие огоньки эфира, что-то пробормотал себе под нос, и песня про петлю стала громче, заставляя даже лешего морщиться и подаваться назад.

— Миш?

— Светлана… Не лезь! Я сам… — прошипел княжич.

Леший крикнул, снова вмешиваясь:

— Эй, свиристелка, сделай что-нибудь! Сожрут же твоего Мишаню, причем без моего спроса.

Светлана бросилась к Мишке и чудом увернулась от полетевшей в её сторону от Ивашки черной, липкой… жидкости? Эфира? Проклятийной нити? Или… Тьмы! Тьма втянулась обратно в Ивашку и забулькала, собираясь с силами.

— Осторожней, свиристелка! Ты ж кромешница — куда прешь!

Светлана сглотнула: Мишка и Ивашка почти с головы до ног оказались в черной, странной жиже, щедро лившейся из проклятой веревки. И как Мишка не испепелил её сразу!

— Свет, — прохрипел княжич, — не подходи! Это проклятийная тьма. Тут со знанием дела проклилали.

— Мишка! — С её рук слетел огонь в сторону Ивашки и тут же потух, затянутый тьмой. Было видно, как он горел в черном пузыре и медленно гас, не в силах её развеять. Тьма на Ивашке бурлила, словно кипела, захватывая все новые и новые огоньки, слетавшие с рук Михаила — тот продолжал сопротивляться.

Светлана вздрогнула, вспоминая слова Матвея. Он же предупреждал: «Тьму останови!» — но как её останавливать, она не знала. Одно дело родиться кромешницей и совсем другое — быть ею.

— Не подходи! — продолжал увещевать её Мишка. — Тут какая-то дрянь — она ползет с петли на Ивашку и на меня. Жирная, такая лоснящаяся, как… как… как… Дрянь какая-то!

— Миш!

— Не подходи! — с криком выпрямился стоящий на коленях Мишка, и Светлана заметила: как нити патоки, тьма лилась с княжича на Ивашку и словно клубок безголовых гадюк бросалась вновь на него, закутывая с ног до головы. У Ивашки только рот и был свободен, и то тьма пыталась залиться в него, с громким бульканьем пузырясь на каждом выдохе парня.

— Да твою же жжжжж… — У лешего не нашлось подходящих ругательств. — Свиристелка, спасай!

У Мишки только на груди и оставался просвет — там, где под одеждой прятался крестик.

— Свет… — булькая тьмой, прошептал Мишка. — Негасимый светоч… Прошу, Светланка!

Негасимый светоч сжигает все. Даже душу. К такому Светлана была не готова.

Она отшатнулась назад, пытаясь ускользнуть от липких нитей, рвущихся к ней. Они не сгорали даже от боевого огня. А свою тьму Светлана поймать и обуздать не могла. Пыталась, но тьма — это просто отсутствие света. Как её поймать? Как кромешники управляют ею…

— Милая, — завопил леший, — хватит играться! Иди кромеж! Только там ты сильна.

— Я не кромешница… — призналась Светлана, глядя, как тьма заволакивает серые с зелеными крапинами глаза Мишки. Она же их только сегодня рассмотрела…

— Не время спорить, свиристелка… — Леший взмахнул рукой, останавливая время. Мишка, тьма и Ивашка замерли, как застыло все вокруг, кроме Светланы. — Меня хватит ненадолго. Иди кромеж. Там ты сильна. Тут ты тьму не покоришь.

— Дедушка, я не умею.

Леший непритворно вздохнул:

— Бедная ты, бедная. Ничему тебя не научили. Дар дали, и дальше живи, как хочешь.

Светлана взмолилась:

— Дедушка, пожалуйста, помоги!

— А я что делаю, — он сполз со своего елового ствола, совсем мелкий, сгорбленный от старости и борьбы с окружающей благостью, и подошел, хромая к Светлане. Протянул ей свою холодную, затянутую корой и мхом ладонь. — Руку давай, горюшко ты мое. Пойдем, нечисть ты глупенькая.

Светлана, как Мишка раньше, возмутилась его словам:

— Я не нечисть!

Леший осмотрел её жалостливо и потянул за собой:

— На нежить ты не похожа.

— И не нежить, — отрезала Светлана, послушно шагая за лешим непонятно куда. Деревья оставались на своих местах. Миша с Ивашкой тоже. Даже звезды на небе были все там же, а Светлана делала шаг за шагом и шла… Куда?

— Не нежить, не нежить, — успокоил её леший. — Только «жить» не умеет быть кромеж миров.

— Дедушка, поясни.

— Эх, дитя, дитя… Ты кромешница. И ты потому кромешница, что умеешь быть кромеж миров. Между Явью и Навью. А не потому ты кромешница, что вышла из кромешного пекла. Не учили, да? Думала, кромешники — исчадья… Как там у людей говорят…

— … ада. И твари адовы…

— Эх ты… Ты кромешница. Ты не принадлежишь ни Яви, ни Нави. Ты умеешь стоять между мирами. Потому кромешники и великие воины. Их убить надо или между мирами или сразу в обоих. Поняла?

Над Светланой вновь сомкнулись тяжелые, ледяные воды Балтики, как десять лет назад во время «Катькиной истерики». Оказывается, она тогда не утонула не потому, что её кто-то спас, а потому, что её не убить в Яви, не убив при этом в Нави.

— Только не спеши в Навь. Делать тебе там нечего. Стой кромеж, поняла? Кромеж — это не где. Это не когда. Это между. Поняла?

Светлана не понимала, но послушно кивала. Они шли и шли в никуда. Леший