Космонавт - Феликс Кресс

Я выдохнул облачко пара и посмотрел на вечернее небо. После двух недель бешеной гонки эта наивная, светлая сатира Климова будет для меня именно тем, что доктор прописал.

Две недели… Перед мысленным взором пронеслись словно бы кадры из этих дней. Всего ничего прошло с того первого полёта, а кажется, будто прожил несколько месяцев.

До сих пор помню, как гулял адреналин после моей первой посадки здесь, как Смирнов хлопнул меня по плечу и сказал: «Для первого раза — сносно». А сам при этом, сдерживал похвалу, не привык он хвалить курсантов, никогда этого не делал. И потому такие его слова были высшей похвалой. К тому же я летал действительно впервые — на такой технике. В будущем всё по-другому. Автоматизация, мать ее за ногу. Прогресс.

И теперь всё завертелось с бешеной скоростью. Дни сливались в один сплошной калейдоскоп.

С утра — теория. Старый Лисин, преподаватель аэродинамики, бывший штурмовик, методично из меня вытягивал (или, наоборот, вкачивал) знания. Его любимый приём — задать вопрос и смотреть потом, как курсант путается в «показаниях».

— Почему на Як-18 при скорости менее 110 элероны вялые?

Каверзный вопросик… Но со мной этот номер не прокатывал. Я отвечал чётко. Поэтому Лисин морщился, рассчитывая на то, что курсант, то есть я, попаду впросак. Ан нет… Не вышло.

— Пятерка. Но не зазнавайся, курсант, — говорил он мне каждый раз, будто отрывал от себя, когда не мог меня подловить на хитром вопросике.

После теории были занятия на тренажёрах. По несколько часов подряд я проводил за рулём неподвижного Яка. Руки постепенно привыкли к повторяемым движениям и сейчас уже действовали будто бы сами по себе. Но этого пока было недостаточно, потому что стоящий рядом Смирнов из раза в раз щёлкал секундомером и недовольно ворчал:

— Медленно! На реальной полосе ты бы уже знак снёс!

Я лишь хмурился и делал снова. До тех пор, пока упражнение не стало получаться практически идеально. Но тренажеры не стали для меня серьезным препятствием, лишь только монотонность в работе с ними немного надоедала. Но без этого никуда.

Все-таки основные испытания ждали меня не на «муляжах», а в воздухе. Пока погода ещё шептала, и я нарабатывал часы так необходимые часы полёта. В основном это были простые элементы пилотирования: отработка взлёта/посадки, прямолинейный полёт, простые виражи (крен до 30°).

Но случалось выполнять и более сложные. Особенно был интересен полёт на допотопном самолете с имитацией отказа двигателя. Тогда Смирнов внезапно скомандовал: «Отказ двигателя!» и резко убрал газ. В ушах сразу зазвенело, но сердце не дрогнуло. Знаем, проходили когда-то. Хотя попотеть пришлось, ведь четыреста метров высоты на Як-18 — не шутки всё же, и без тяги мы камнем шли вниз, теряя по четыре-пять метров каждую секунду.

Однако сознание работало четко. Левой рукой перевёл РУД на малый газ, одновременно оценивая обстановку: скорость 140, но стрелка неумолимо ползёт вниз; до ближайшего поля метров восемьсот; ветерок хоть и слабый, три метра, но сносит в сторону.

Главное было — не допустить сваливания. Правой рукой я взял ручку, чуть потянул на себя, выдерживая оптимальные 110 км/ч. Левой нащупал рукоятку триммера, установил её на пикирование — сразу почувствовал, как ручка стала легче. Ноги автоматически работали с педалями, парируя разворот.

И всё равно земля приближалась слишком быстро. Я видел каждую кочку, каждый кустик на том поле, куда теоретически мог сесть. Но это была проверка, и Смирнов ждал не геройства, а чётких, выверенных действий.

«Нужно выдержать угол» — пронеслось в моей голове. Я перевёл взгляд на авиагоризонт — нос должен быть строго на полторы отметки ниже линии. Правой педалью компенсировал снос ветром.

В этот момент Смирнов, видя, что я держу ситуацию под контролем, прокричал:

— Действуй, курсант!

И я действовал. Резко дал полный газ и одновременно с этим плавно потянул ручку на себя. Затем убрал триммер и проверил набор скорости.

Мотор взревел, и наша «спарка» послушно пошла вверх. Лёгкая перегрузка вдавила в кресло, но это не трудности, а даже приятное ощущение. Значит, всё сделано правильно. И это был не просто удачный манёвр — это был переход на новый уровень.

После посадки Смирнов молча кивнул. Всего один кивок. Именно так он всегда выражал своё одобрение и похвалу. Слишком скуп на похвалы. А мне много и не надо, чай, не мальчик.

Кого другого, пожалуй, такое может и расстроить.

— Громов! — послышался девичий голос.

Я вынырнул из воспоминаний и обернулся на голос. Катя пробиралась сквозь толпу, поправляя шарф.

— Прости, задержалась. На разборе полётов засиделась.

— Ничего, — улыбнулся я, обнимая её. Сегодня был первый свободный вечер за последние две недели, и его я решил провести с Катей. — До сеанса ещё двадцать минут. Как раз успеем согреться.

Я наклонился и поцеловал её. Катя, как обычно это бывало, на мгновение будто замерла, но не отстранилась. Момент стеснения прошёл, и она прильнула ближе ко мне.

— В буфет? — кивнула она в сторону небольшого кафе при кинотеатре. — Там, кажется, глинтвейн подают.

— Глинтвейн в буфете? — рассмеялся я и посмотрел на витрину, где красовалась скромная вывеска «Чай, кофе, бутерброды». — Мечтать не вредно. Но чай с лимоном — точно будет.

Мы протиснулись между столиками, заставленными гранёными стаканами в подстаканниках. За стойкой с выцветшей вывеской стояла буфетчица — женщина лет пятидесяти с тщательно уложенной бабеттой, из-под которой выбивались седые пряди. На её синем халате красовался значок «Отличник советской торговли», а на лице застыло вежливо-участливое выражение. Сразу видно человека, который за день успевает услышать тысячу глупостей и ответить на них.

— Два чая, — сказал я кассирше, — один с лимоном, другой…

— С вареньем, — договорила Катя и тут же хихикнула, потому что я посмотрел на неё удивлённо. — Что? У меня слабость к малиновому варенью.

Пожав плечами, я оплатил заказ и, пока Катя устраивалась за столиком у окна, наблюдал, как работница буфета наливает чай из огромного эмалированного чайника. Аромат лимона и чего-то домашнего, пряного — может, гвоздики? — ударил в нос. Забрав наш чай, я направился к столику, за которым сидела Катя.

— Держи, — я поставил перед ней стакан, в котором на дне алело малиновое варенье.

— Спасибо, — Катя обхватила