Совок порочного периода - Алексей Небоходов

– Теперь веришь, что между нами может быть что-то хорошее? – тихо спросила она.

– Начинаю верить, – ответил я, осторожно целуя её в макушку.

– Уже прогресс, – улыбнулась она, и я почувствовал её улыбку на своей коже.

Мы заснули так, вместе, впервые за долгое время – и впервые мой сон был спокойным. Рядом была Алёна, ставшая одновременно моим наказанием и спасением, моей болью и моим исцелением.

Утро наступит с новыми вопросами, сомнениями и страхами, но пока была ночь. В эту ночь мы оба выбрали будущее, каким бы сложным оно ни оказалось.

Глава 16

Дверь поддалась неожиданно легко, и я замер на пороге, ключи всё ещё торчали в замке. Воздух в квартире дрожал приглушённым, но отчётливым напряжением, а в прихожей стояла особая тишина, возникающая тогда, когда слова пытаются произносить шёпотом, однако эмоции всё равно прорываются наружу.

Алёна стояла в гостиной спиной ко мне, трубка была так плотно прижата к её уху, что костяшки пальцев побелели. Свободной рукой она делала резкие, почти отчаянные жесты, будто собеседник мог увидеть её через провода. Плечи Алёны были напряжены, спина выгнулась дугой, напоминая позу загнанного в угол зверя.

Я беззвучно шагнул внутрь, оставив ключи в двери, и даже половицы молчали под ногами, будто вступили со мной в заговор. Из гостиной доносился её голос, в котором я не мог разобрать слов, но отчётливо слышал интонацию – умоляющую, почти надломленную, с дрожью, знакомой мне лишь однажды и никогда не забытой.

Сейчас было не время для воспоминаний, потому что происходило нечто важное и опасное, и я чувствовал это каждой клеткой, в каждом её движении, в том, как она переминалась с ноги на ногу, будто стояла на раскалённой земле.

Алёна резко повернулась, птичьим движением головы проверяя, одна ли, но я успел отступить в тень коридора, и моё сердце предательски громко заколотилось в груди. К счастью, она не заметила меня, слишком поглощённая разговором. В свете настольной лампы её лицо казалось бледным и восковым, губы дрожали, беззвучно повторяя слова, которые она боялась произнести вслух.

Во мне вдруг шевельнулось что-то тёмное и глубокое – не ревность, но скорее инстинкт хищника, ощутившего угрозу на своей территории, потому что кто-то причинял боль моей Алёне, заставлял её дрожать и бледнеть. Кулаки непроизвольно сжались, и ногти глубоко впились в ладони.

Однако я заставил себя отступить в спальню, не вмешиваться, пока не пойму, что происходит, поскольку старые инстинкты подсказывали мне, что информация важнее эмоций и нужно сначала узнать врага, прежде чем атаковать.

В спальне на тумбочке стоял параллельный телефон, установку которого пару лет назад предложила Елена на случай срочных звонков, и сейчас он казался мне подарком судьбы или ловушкой, ведь с судьбой никогда нельзя знать наверняка.

Я осторожно приблизился к аппарату, будто он мог укусить. Одна часть меня, всё ещё помнившая о порядочности, нашёптывала, что подслушивать нехорошо и что это нарушение личного пространства, однако другая, древняя и тёмная, уже тянулась к трубке, чувствуя опасность так же ясно, как волк ощущает скрытый под снегом капкан, и эта часть была сильнее.

Трубка легла в ладонь настолько естественно, словно всегда там была, и я поднёс её к уху, стараясь сдерживать дыхание. Щелчок соединения прозвучал оглушительно громко в спальне, но на том конце его не заметили.

Сначала я услышал дыхание Алёны – частое, со свистом, почти на грани паники, а затем мужской голос, грубый, с характерной интонацией уличной власти, которую невозможно было спутать ни с чем, и я сразу понял, кто это был – её отчим.

Я узнал его мгновенно, хотя слышал лишь однажды, когда он лежал на полу и скулил от боли, однако сейчас его голос звучал уверенно, как у хозяина положения, смешанно со злорадством и явным предвкушением.

Слова не сразу сложились в смысл, пока я слышал только его интонации – он говорил медленно, наслаждаясь властью, периодически замолкая не для того, чтобы услышать ответ, а чтобы смаковать её молчание.

Моё дыхание участилось, мышцы напряглись, готовые к прыжку, но атаковать было некого – враг находился далеко, недосягаемо, скрытый за километрами телефонных проводов.

В трубке что-то щёлкнуло, и голос отчима стал отчётливее, теперь я различал каждое слово, от которых кровь стыла в жилах, поскольку он произносил их с наслаждением, словно кот, играющий с пойманной мышью.

Рука, сжимавшая трубку, задрожала не от страха, а от ярости, которую я так долго пытался похоронить глубоко в себе, и теперь она поднималась на поверхность – тёмная и горячая, но я сдерживался, потому что знал, что информация станет моим оружием, и мне понадобятся все силы, чтобы собрать каждое его слово.

Отчим угрожал Алёне – моей Алёне, и я поклялся себе, что он обязательно заплатит за это, пусть не сейчас и не сразу, но сполна и неизбежно.

Я привалился к стене и закрыл глаза, позволяя словам отчима выжигать себя в памяти, чувствуя, как напряжение растёт с каждой секундой, словно натягивается тетива лука, и я понимал, что вот-вот произойдёт что-то страшное, и не ошибся в своём предчувствии.

Голос отчима процарапал тишину, словно ржавый гвоздь по стеклу, произнеся с ледяной уверенностью:

– Слушай сюда, дрянь, через час мы берём магазин на Таганке, тот самый, где директор – толстый армяшка, и ты будешь с нами.

Холодный пот проступил у меня на лбу, и я сильнее вжался в стену, услышав абсолютную уверенность человека, привыкшего отдавать приказы и не терпящего возражений.

– Нет, – произнесла Алёна, и впервые я услышал в её голосе не привычную покорность, а нечто совершенно иное: сквозь страх и боль пробивалось холодное, твёрдое упрямство, будто тонкая веточка жизни, пробивающаяся сквозь лёд, и она говорила медленно, собирая каждое слово словно по осколкам разбитого детства.

В трубке повисла тяжёлая, мёртвая тишина, отчим явно не ожидал такого сопротивления, и я слышал, как громко бьётся моё сердце, отзываясь на каждое её слово.

Я представил, как Алёна стоит под косым светом лампы, впервые в жизни говоря твёрдое «нет», и почувствовал одновременно желание смеяться и плакать от гордости за неё и от страха перед тем, что последует дальше.

Тишина длилась всего несколько секунд, после чего отчим взорвался, и из трубки полился поток грязных оскорблений и угроз, из которых я смог разобрать лишь отдельные слова: «шлюха», «неблагодарная тварь» и страшную фразу