Где моя башня, барон?! Том 3 - Антон Панарин

— Спрашиваешь ещё, — хмыкнул Федька.

Он шмыгнул носом и, поправив галстук, двинул следом за мной.

Покинув кабинет, мы остановились на железной платформе, возвышающейся над головами собравшихся. Я достал револьвер и постучал рукоятью по перилам. Звон металла пролетел по всему заводу, привлекая к нам внимание собравшихся. Кашлянув, я громко сказал, добавив стали в голос:

— Меня зовут Авдеев Владимир Константинович. Я правая рука Воробья. Вы годами батрачили на ублюдков, которые наживались, используя ваши жизни как разменную монету. Но с этого дня всё изменится!

Последнюю фразу я выкрикнул, чтобы она немного погуляла эхом по заводу, создавая ощущение судьбоносных перемен.

— Всё, что вы принесли, мы в равных долях разделим между вами, — продолжил я. — Ни я, ни Воробей не возьмём из общего котла ни копейки! А Алексей Сергеевич проследит, чтобы деньги были распределены честно.

Договорив, я увидел сотни счастливых лиц, которые не могли поверить в услышанное. Внизу лежало немногим больше пяти миллионов рублей. Да, я мог прихватить один миллион и решил бы вопрос с поступлением в магическую академию. Да и Федькина жизнь кардинально бы изменилась с такими деньгами. Но было одно «но».

Сейчас железнодорожников от того, чтобы расправиться с нами, сдерживали лишь слово рекрутёра и страх смерти. Забери мы себе все ценности, слово Сергеича перестало бы хоть что-то значить. Ведь он поручился за справедливого лидера, а он, как оказалось, таким не является.

Сразу бы поползли слухи, и все бы решили, что Сергеич банально продался. А что случилось бы дальше? Возможно, бунт, а может, и банальное непослушание или отток в другую банду. Ничего из этого меня не устраивает.

Мне нужно, чтобы все железнодорожники остались под контролем Воробья. Так будет проще ими управлять. А в дальнейшем, когда война банд уляжется, я попробую направить их в мирное русло. К примеру, сделаем из них охранное предприятие. Но всё это потом.

Вперёд вышел Федька и, кинув вежливый взгляд на рекрутёра, сказал:

— Алексей Сергеевич, раздайте нашим людям всё, что здесь есть. Они заслужили.

Рекрутёр кивнул, а Федька, развернувшись, направился в кабинет директора. Не успел он сделать и двух шагов, как толпа, собравшаяся внизу, взорвалась радостными криками, от которых заложило уши. Они свистели, улюлюкали, бросали вверх кепки и орали:

— Воробей! Ты лучший!

— Хвала тебе малец! Ой. В смысле босс!

— Да! Вот это я понимаю смотрящий!

Услышав это, Федька остановился и робко обернулся, посмотрев вниз. Его расстроенное лицо тут же украсила покровительственная улыбка. Федька подошёл к перилам и поднял руку, призывая всех к тишине. Толпа умолкла.

— Вы не зря страдали. Пришло новое время, в котором вы займёте достойное место в жизни. Мы перестаём быть отребьем и выйдем в люди! Я уже говорил это, но скажу ещё раз. Я сам когда-то был таким же, как вы! Некоторые меня даже знают. Но всё поменялось, и я смог подняться! И вы сможете!

Воробей толкнул душевную речь, но я-то видел, что он то и дело посматривает на кучу ценностей, которую Сергеич вот-вот начнёт раздавать.

Толпа снова взорвалась торжествующим рёвом и начала скандировать «Воробей! Воробей! Воробей!». Федька улыбнулся им и, развернувшись, побрёл в кабинет.

Я двинулся следом за ним. Как только дверь закрылась за нашими спинами, Федька страдальческим голосом спросил:

— Вовка, ну какого хрена? Зачем ты всё раздал? Надо было хотя бы лям оставить себе.

Он повернулся ко мне, и я увидел слёзы, навернувшиеся на глазах друга.

— Федя, не переживай, — подошёл я к Воробью и положил руку на его плечо, заглядывая в глаза. — Скоро ты заработаешь лям и не один. Причём честно заработаешь. А если повезёт, то попадёшь в высшее общество. А пока нам нужно уладить один вопрос.

А вопрос был непростой. Нам предстояло встретиться с главами краснореченских и воронежских, а после заключить перемирие. Как хорошо, что любую проблему можно решить, если знаешь нужных людей.

Алексей Сергеевич организовал для нас встречу, перед которой я заехал к Никифоровичу. Старый был ушлым малым и в молодости отбывал наказание на каторге за то, что подделывал купюры. И сегодня его таланты снова пригодятся. Порывшись в подвале, я нашел записную книжку Тесака и передал её деду.

— Дед. Нужно скопировать этот почерк и написать следующее, — дал я ему задание.

Затем я передал деду листок, на котором было нацарапано:

«Лизочка. Скоро я стану королём Хабы. Прикинь? Я смог стравить друг с другом воронежцев и краснореченцев. А всего-то надо было прикончить десяток человек и выбросить их трупы возле цирка. Как только я добью этих идиотов, заберу тебя из столицы».

— Володька, эт чёт дело нячистое. За такое можно и перо под ребро, — дед посмотрел на меня, приподняв бровь.

— Если не поможешь, то придётся идею с пекарней свернуть. И тогда Тамара поедет обратно домой… — нажал я на самую в данный момент болевую точку Никифоровича и замолчал, сверля деда взглядом.

В итоге дед сдался, махнул рукой:

— Хрен с тобой. Давай сюда свою писульку.

Спустя полчаса дед передал мне бумажку, на которой были выведены буквы рукой Тесака. Причём, идеально выведены. Я сомневаюсь, что хоть кто-то мог бы сказать, что это писал не сам покойный. А если спросят, кто такая Лизочка? То просто пожму плечами и скажу: «А мне почём знать? Наверное, кого-то в Москве подцепил».

Ближе к ночи мы с Федькой отправились на заброшенный склад в районе порта. Охрану с собой никто не взял. Явились только главы банд. Пятеро из выживших. В центре склада стоял круглый стол, освещённый лампой, висящей над ним. Когда мы заняли отведённые нам места, Федька начал рассказ.

— Спасибо за то, что согласились встретиться. Я Фёдор Воробьёв, новый глава железнодорожников, — представился он и тут его перебили.

— А старые куда делись? — спросил Хазаров Иван Викторович, глава воронежских.

— Старые кончились. Они развязали войну и сделали слишком много ошибок. Мне пришлось взять всё в свои руки и убрать их, — сухо сказал Фёдька и бросил на середину стола письмо. А вместе с ним и рюкзак с головой Тесака. — Вот, почитайте.

Рюкзак приоткрылся, и оттуда наполовину выкатилась голова Тёсарева, уставившись неподвижным стеклянным взглядом в потолок.

Хазаров взял письмо, ознакомился с содержимым и впал в задумчивость. Письмо кочевало от одного главы к другому, пока не попало в руки изуродованного шрамами краснореченца.

Он прочитал содержимое и зычно рявкнул:

— Почему мы должны верить какой-то писульке?

— Семён, успокойся. Я знаю почерк Тесака. Это он писал, — вступился Хазаров, затем сверкнул взглядом в нашу сторону. —