Воронцов. Перезагрузка. Книга 9 - Ник Тарасов

— Информация, которую он привёз — ценна?

— Очень, — кивнул Иван Дмитриевич. — Если он поправится окончательно и сможет рассказать всё подробно — мы узнаем многое. Очень многое.

Он посмотрел в сторону далекого завода, потом на столб, на котором была установлена механическая лампа…

— Знаете, Воронцов, — вдруг сказал он, переходя на официальный тон, но с ноткой теплоты. — Я иногда думаю, что вы хирург во всем. Режете по живому нашу матушку-Россию. Больно, кровь, гной… Но, может быть, это единственный способ вытащить ту пулю, что засела у нас в боку и не дает двигаться.

Он бросил еще раз на меня быстрый взгляд и направился к карете.

— Берегите его, — сказал он напоследок. — И готовьте новые стволы. Скоро они нам очень понадобятся.

Следующие три дня я почти не покидал лечебницу. Ричард дежурил у постели раненого, меняя повязки, проверяя температуру. Я помогал, чем мог — подавал инструменты, готовил лекарства, следил за дыханием.

Майор Плешин то приходил в сознание, то снова проваливался в беспамятство. Бредил, что-то бормотал на непонятном языке — то ли французском, то ли немецком. Иван Дмитриевич сидел рядом, записывал обрывки фраз.

При этом обучение на заводе и в лечебнице продолжалось. Николай на заводе проводил лекции для мастеров, объясняя им принципы новых технологий, а в лечебнице рассказывал о свойствах эфира и тех операциях, которые ранее были недоступны, а сейчас благодаря наркозу их можно делать без страха потерять человека.

Илья Прохорович Ковалёв, московский оружейник, который поначалу смотрел на всё скептически, теперь был одним из самых прилежных учеников. Он первым приходил на занятия, последним уходил, задавал вопросы, делал подробные записи.

— Егор Андреевич, — подошёл он ко мне на четвёртый день, — я хочу извиниться за своё поведение в первый день. Я был неправ. То, что вы делаете здесь — это действительно революция. Я многое понял.

Я пожал ему руку:

— Не за что извиняться, Илья Прохорович. Здоровый скепсис — это хорошо. Главное, что вы открыты новому.

Он кивнул:

— Когда вернусь в Москву, буду внедрять ваши методы на Оружейной палате. И других учить.

— Вот и славно, — улыбнулся я. — Это и есть наша цель.

На третий день температура у майора Плешина начала спадать. Воспаление отступило. Рана заживала чисто, без нагноения.

Ричард выдохнул с облегчением:

— Кризис миновал. Будет жить.

Иван Дмитриевич впервые за три дня улыбнулся:

— Ричард, вы сотворили чудо. Спасибо.

Ричард устало кивнул:

— Не меня благодарите. Благодарите Егора Андреевича и эфир. Без них он бы не выжил.

Я посмотрел на спящего майора. Он дышал ровно, спокойно. Лицо уже не было таким бледным. Губы порозовели. Капельницы давали результат.

Иван Дмитриевич повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, вы понимаете, что этот случай — не последний?

Я посмотрел на него:

— В смысле?

— Таких, как Плешин, у нас много, — объяснил он. — Агенты, разведчики, курьеры. Они рискуют жизнью каждый день. И многие получают ранения. Не все доживают до помощи. А те, кто доживает — часто умирают от заражения, потому что врачи не умеют оперировать правильно.

Он сделал паузу:

— Ваша лечебница, ваши методы — это спасение для таких людей. Я хочу, чтобы вы обучили как можно больше врачей. Чтобы в каждом крупном городе были специалисты, способные провести такую операцию.

Я кивнул:

— Так уже. Ричард уже обучает лекарей. Николай помогает с теорией. Через месяц уже вторая группа разъедется по своим городам. Будут учить других.

— Хорошо, — Иван Дмитриевич поднялся. — Я доложу наверх. Возможно, будет дополнительное финансирование. Для расширения лечебницы, для покупки оборудования, для дополнительного обучения.

Через неделю майор Плешин окончательно пришёл в себя. Температура нормализовалась, рана затягивалась. Он был слаб, но мог говорить, даже сидеть с поддержкой.

Иван Дмитриевич провёл с ним несколько часов, записывая всё, что тот помнил. Когда вышел из палаты, лицо у него было серьёзным.

— Информация бесценна, — сказал он мне тихо. — То, что он рассказал, изменит многое в наших планах. Вы спасли не просто человека, Егор Андреевич. Вы, возможно, спасли тысячи жизней наших солдат.

Я не знал, что ответить. Просто кивнул.

Глава 22

Если раньше, во времена экспериментов с лампами, цеха напоминали мастерскую безумного, но гениального часовщика, то теперь это было логово зверя. Тяжёлого, железного, голодного зверя, который пожирал стальные болванки и выплёвывал смерть.

Я смотрел на сборочную линию. Термин «конвейер» в этом времени ещё не изобрели, но суть мы с Григорием ухватили верно. Разделение труда.

В начале длинного стола лежали готовые стволы — тяжелые, хищные, с четырьмя широкими нарезами внутри. Их любовно, словно младенцев, протирали промасленной ветошью. Дальше к ним крепили ложа — тёмный, выдержанный орех. Следом шла врезка замка.

Именно здесь, на врезке, колдовали братья Волковы с обученными ими же мастерами.

Я зашел в зал. Шум пневматических приводов и стук молотков сливался в сплошной гул, но мастера понимали друг друга с полуслова.

— Иван, зазор! — крикнул Антон, не отрываясь от верстака. — Ты мне замок сажаешь слишком туго, дерево поведёт!

— Не поведёт, Антоша! — весело отозвался младший Волков, ловко орудуя стамеской. — Орех сухой, как порох, три года лежал. А плотная посадка — это точность боя. Егор Андреевич велел люфтов не допускать!

Я подошёл к ним. Антон, серьёзный до сдвинутых бровей, держал в руках почти готовый штуцер. Он вставил пьезоэлектрический модуль — компактную коробочку из латуни, внутри которой прятался тот самый петербургский кристалл.

Щёлк.

Замок встал на место с сухим, приятным звуком. Никаких зазоров. Словно вырос из дерева.

— Как идёт, мастера? — спросил я, перекрикивая шум соседнего станка.

Антон поднял на меня глаза, вытирая пот со лба тыльной стороной