МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2016(18) - Татьяна Васильевна Адаменко

В конце первого десятилетия ХХ века Уильям Морроу совершенно исчезает с литературного горизонта. Что с ним произошло, почему он перестал сочинять – доподлинно не известно. Есть информация о том, что писатель случайно оказался в Сан-Франциско в день катастрофического землетрясения, разрушившего мегаполис, и увиденное так потрясло, что он уже не мог быть прежним и оставил литературу. В 1910-е – в самом начале 1920-х так и жил в Сан-Хосе, но, похоже, за пределами узкого семейного круга ни с кем не общался. Не известна также точная дата его смерти – ни день, ни месяц, ни даже год: 1923-й – это лишь предположение, а не достоверная информация.

Слава приходит к Морроу уже после смерти. В 1923 году Винсент Старретт, один из ведущих американских литературоведов того времени, посвящает ему пространную статью, в которой называет писателя «одним из самых недооцененных современных авторов», «тонким стилистом», наделенным, к тому же, «поразительным воображением». На рубеже 1920–30-х гг. знаменитый журнал Weird Tales публикует на своих страницах главные новеллы Морроу. Переиздаются его книги, особенно успешно – «Обезьяна, идиот и другие персонажи». Но потом… его надолго забывают.

«Возвращение» писателя происходит уже в XXI веке, в эпоху Интернета: из небытия его извлекают поклонники жанра, затем подключаются литературоведы, издатели – появляются исследования, антологии, ведется розыск утраченных текстов, прижизненных газетных и журнальных публикаций, восстанавливаются факты биографии и т. д. Теперь его творчество – очевидный и немаловажный факт литературной истории США рубежа XIX – XX вв.

Русскоязычному читателю Уильям Ч. Морроу, увы, неизвестен. Но, безусловно, достоин того, чтобы его «странные» истории читали и на других языках. В том числе – на русском.

Татьяна АДАМЕНКО

НАСТОЯЩИЙ ВИКТОРИАНСКИЙ ДЖЕНТЛЬМЕН ТЕККЕРЕЙ

Почтенный Читатель или Читательница, что бы вы ответили, если бы вас попросили описать человека, который изобрел понятие «сноб»?

Разумеется, внезапность этого вопроса несколько сбивает с толку, и над ответом нужно хорошенько поразмыслить, если вы вообще сочтете нужным дать его мне.

Поэтому давайте представим, что мы с вами сидим на летней веранде кафе с видом на море в первый день вашего отпуска. В первый день отпуска принято быть великодушными...

Итак, полосатый тент, удобные диванчики, чашки кофе на круглой мраморной столешнице, горшки с геранью и настурцией, радостное изобилие красок, и запах соленого морского ветерка смешивается с запахом свежей выпечки.

Я надеюсь, что в такой обстановке мой вопрос избавится от налета агрессивного уличного анкетирования, и мы с вами сможем спокойно и неспешно, в самом доверительном тоне порассуждать о писателе, чье присутствие, возможно, обозначено в вашем планшете строчкой в перечне файлов, как раньше – корешком в ряду корешков на книжной полке.

Я не буду раскрывать его личность до поры до времени, хотя, конечно, вы и сами уже догадались. И все же, давайте притворимся: скроем слишком хорошо знакомое нам лицо под маской и взглянем на то, что эта маска оставляет на виду. Возможно, мы сможем увидеть этот лоб, эти глаза, этот подбородок действительно по-иному?

Итак, если бы вам довелось судить о человеке только по этим нескольким абзацам, что бы вы про него сказали?

«Мне рассказывали, что в одном королевстве, где имеется немецкий принц-супруг (должно быть, в Португалии, потому что там королева вышла за немецкого принца, которого очень любят и уважают туземцы) каждый раз, когда принц-супруг развлекается охотой в кроличьих садках Синтры или в фазаньих заповедниках Мафры, при ней, само собой, имеется лесник, чтобы заряжать ему ружья, а затем эти ружья передаются его шталмейстеру, дворянину, а дворянин передает их принцу; тот палит и отдает разряженное ружье дворянину, дворянин — леснику, и т. д. Но принц не возьмет ружья из рук заряжающего.

Пока держится этот противоестественный и нелепый этикет, должны существовать и снобы. Все три человека, упомянутые выше, становятся на время снобами.

1. Лесник – сноб в наименьшей мере, ибо он выполняет свои обязанности; но здесь он все-таки оказывается снобом, поскольку унижен перед другим человеком (перед принцем), с которым ему дозволено общаться только через третье лицо. Свободный португалец лесник, который признает себя недостойным общаться с кем бы то ни было непосредственно, тем самым признает себя снобом.

2. Дворянин-шталмейстер тоже сноб. Если для принца унизительно получить ружье из рук лесника, то для шталмейстера унизительно оказывать принцу эту услугу. Он ведет себя как сноб с лесником, которому препятствует общаться с принцем, и как сноб – с принцем, перед которым унижается.

3. Португальский принц-супруг –сноб, ибо оскорбляет таким образом ближних своих. Не беда, если б он принимал услуги непосредственно от лесника; но при посредничестве третьего лица становится оскорбительна самая услуга, и унижены оба служителя, которые в этом участвуют; поэтому я почтительно утверждаю, что он самый несомненный, хотя и царственный сноб».

Перевод Н. Л. Дарузес.

Поразмыслив, вы, наверное, захотите поддержать игру и потому уточнить, к какому времени относится этот текст. Ну что ж, это середина царствования королевы Виктории, и да-да, речь идет о ее обожаемом муже принце Альберте, которого автор ехидно скрыл за ничего не скрывающим словесным кружевом.

Ну тогда, скажете вы, если идти от самого очевидного к менее, автор определенно не питает почтения к аристократии; автор весьма остроумен; автор наблюдателен и смел. У него зоркий глаз и чуткое ухо, если он сумел превратить незначительную заметку из придворной хроники «Таймс» во всем очевидный символ.

По-видимому, он готов признать человеческое достоинство в каждом, от лесника до принца, и яростно негодует, когда это достоинство унижают, – и особенно когда согласие на это унижение дается охотно и добровольно.

Я радостно киваю, и вы вдруг хотите уточнить, как этот викторианский джентльмен столь демократических взглядов относился к Америке, которая тогда была воплощением молодой демократии? Возможно, ваш вопрос вызван тем, что вы вспомнили – наш неназываемый пока джентльмен ездил, по примеру Диккенса, со своими лекциями в Америку, а хлестких «Американских заметок» в его библиографии не видно. Ох, все же ваше благое намерение отложить планшет на время беседы осталось лишь намерением...

Но я даю вам честный ответ: Америка нашему джентльмену очень понравилась! Он, который так хорошо описал подъем семейств к социальным вершинам в течение нескольких поколений, восхищался тем, что в Америке энергичный человек может разбогатеть за несколько лет, что американские девушки имеют право на свое