Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

— Я не собираюсь становиться бесогоном, и церковь здесь ни при чём. Точнее, почти ни при чём, — добавил я, чтобы не осложнять наши отношения ложью. — Это не моя тайна. Просто скажите, Виринея Гораздовна, сможете ли вы мне помочь и вообще нужен ли вам в друзьях изгоняющий духов? Если нет, то и говорить не о чем.

— Изменился, — с непонятной интонацией тихо сказала ведунья и добавила чуть громче: — Раньше ты был покладистей.

— Раньше я был глупее и знал меньше.

— Ты ведь понимаешь, что попы тебя используют?

— А вы нет? — ответил я с мягкой улыбкой и без малейшей враждебности.

— Хорошо, умник, иди работай, а я пока подумаю.

Оставив ведунью думать, я отправился в трюм, где совершенно некогда предаваться размышлениям, зато заметил, что злые взгляды ушкуйников стали не такими яростными. Вряд ли это принесёт мне хоть какую-то пользу, но всё равно чувствовал, что поступил правильно.

Когда наконец-то выбрался на палубу, испытывая лёгкую дрожь из-за забравшегося под вспотевшую одежду весеннего ветерка, Виринея как раз разговаривала с капитаном. Староста Крачая тёрся неподалёку и в разговор не лез. Василисы вообще не было. Видно, девушка заскучала и ушла куда-то в более интересное место. Заметив меня, Виринея строго посмотрела на дядьку Захара и сказала, словно припечатала:

— Всё, можете отправляться. Но как только разгрузишься в Пинске, сразу возвращайся. Соберу тебе по соседним общинам мёда и шкур. Заодно заберёшь обратно Степана. — Оставив капитана в недоумении хлопать глазами, ведунья повернулась ко мне и заявила практически приказным тоном: — Забирай свои вещи. Погостишь у меня немного.

— Это как так-то? — наконец-то снова обрёл дар речи капитан.

— А что тебе не нравится? — вроде спокойно спросила ведунья, но в её глазах появился нехороший блеск.

Было видно, что дядька Захар хочет ответить что-то резкое, но не решился и повернулся ко мне:

— Степан, ты обещал, что это будет твой последний поход со мной.

— Что значит «последний»? — тут же вклинилась Виринея, и я прямо нутром ощутил исходящую от неё опасность.

Схожесть с тем, что чувствовал во время нападения ырки, заставила поёжиться, но я поспешно разогнал панические мысли и начал с ответа капитану:

— Мы договаривались на один поход. А поход — это туда и обратно. Значит, просто разделим на два раза. Какая вам разница, когда везти меня домой?

— А что я скажу отцу Никодиму? — не унимался капитан.

Виринея слушала наш разговор, явно теряя терпение. Похоже, она не привыкла к тому, что ответы на её вопросы даются не сразу.

— Если спросит, скажите, что у меня всё получилось. Он поймёт.

— О чём это вы договаривались? — переспросила ведунья, и исходящее от неё ощущение угрозы усилилось, так что я примиряюще сказал:

— Виринея Гораздовна, всё в порядке. Я всё объясню, но давайте не здесь.

Наградив меня долгим и недоверчивым взглядом, ведунья проникновенно посмотрела в глаза капитану. Как мне кажется, он изрядно напрягся, хоть и постарался не показать этого внешне. Затем Виринея резко развернулась и пошла к спуску с пристани. Я поспешно вернулся на ушкуй и, подхватив свой мешок, собрался бежать следом, но был перехвачен капитаном:

— Степан, ты серьёзно собираешься здесь ночевать? На берегу Погоста?

— А что такого? — с искренним удивлением спросил я. — Тут тоже люди живут.

— Это не люди, — напряжённым шёпотом произнёс капитан. — Это язычники. Если примешь их веру, больше я тебя на ушкуй не пущу.

— Дядька Захар, не собираюсь я отрекаться от Господа нашего. Моя вера крепка как никогда. — Он всё ещё удерживал меня за руку, вцепившись так, что даже стало больно, но освобождаться силой не хотелось. Быстро обдумав ситуацию, я решился на маленькую ложь. Впрочем, как посмотреть. — Не беспокойтесь, я здесь по заданию отца Никодима.

Задумка сработала, потому что капитан поражённо открыл рот и отпустил меня. Я же сорвался с места, чтобы догнать хоть и неспешно двигавшуюся, но уже порядочно отошедшую от берега ведунью. Как бы ни храбрился перед ушкуйниками, но пока мне в окружении язычников было крайне неуютно, особенно чувствуя на себе их насторожённые, а порой и враждебные взгляды. Догнав ведунью, я зашагал рядом с ней, не решаясь начать разговор, да и она пока помалкивала.

Только теперь обратил внимание, что нигде не видно её ручного оборотня. Конечно же, ничего спрашивать не стал, чтобы не нарваться на неприятную отповедь. Наконец-то мы добрались до уже знакомого дома. В прошлый раз бревенчатое здание показалось мне огромным теремом какого-то зловещего великана. Теперь же я видел перед собой пусть и очень большую, но всё же вполне обычную избу. Права ведунья, изменился я, даже сам не заметив, как сильно. Осознал лишь сейчас, сравнивая ощущения.

Теперь мы воспользовались главным крыльцом и, пройдя через небольшие сени, оказались в просторной светлице, дальнюю часть которой занимала большая печь с двумя занавесями по обе стороны. Скорее всего, то были проходы в личные покои Виринеи и Василисы.

Осмотревшись, я понял, почему в прошлый раз она принимала меня в полуподвале. Тут нагнать жути никак не получится. Сквозь два больших окна солнце заливало своим весёлым светом комнату, в которой и без того было уютно и как-то радостно. Ещё я заметил, что под потолком нет ни люстры, ни лампочки. Лишь на стенах несколько подсвечников и держателей с керосиновыми лампами. Впрочем, удивляться нечему. Откуда у них тут может взяться электричество?

На большом столе с узорчатой скатертью возвышался пузатый самовар, а вокруг него расставлено многой всякой посуды с угощениями. Похоже, здесь меня ждали и даже готовились, что было очень приятно.

Тут же выяснилось, куда подевалась Василиса. Она как раз вынырнула из-за правой занавески и, наградив меня непонятно-недовольным взглядом, начала копаться у печи. Свою нарядную одежду девушка так и не сняла, прикрыв её сверху фартуком. Виринея всё это время с усмешкой наблюдала за моей реакцией, а затем широким жестом предложила занять место на лавке:

— Присаживайся, гость дорогой. Почаёвничаем, пока банька не поспеет. Она будет к месту, а то ароматы от тебя исходят как от ломовой лошади.

Мне стало на секунду стыдно, но Васька насмешливо фыркнула, и внутри вспыхнула даже не злость, а какая-то норовистость, что ли:

— Ну так поработать пришлось. То запах не позорный, чай не пьяный в канаве обделался.

Василиса захихикала, а Виринея одобрительно улыбнулась:

— Твоя правда, не позорный, но помыться всё же следует. Есть у тебя чистая одёжка?

Я тут же кивнул, радуясь,