Черные молнии. Повелитель Ижоры - Александр Альбертович Егоров

Ники уселся на полу, поджав ноги.

– И что там? – спросил он. – Выход в город?

Не обращая на него внимания, Эйнар подобрался поближе к двери. Заставил меня поднести поближе факел. Сам же с кряхтением уселся на корточки: я заметил в его руке толстый бронзовый стержень, вроде дверной ручки. Вставив этот ключ в неприметную щель в двери, он с усилием провернул рукоятку, и дверь со скрипом отворилась.

Оттуда потянуло свежим воздухом, и мы с Ником в один голос вскрикнули от восторга.

– Тихо, – ухмыльнулся наш предводитель. – Слушай. Море.

И правда: я услышал отдаленный шум прибоя. Теперь уже Эйнар пролез в дверь первым, я последовал за ним; пламя факела затрепетало, будто хотело оторваться и улететь, и я ахнул от изумления.

– Вот как, – вздохнул и Ники.

Мы оказались в просторной пещере со стрельчатым потолком – собственно, это и не пещера была, а расщелина между двумя гранитными глыбами, раскрытая к морю, как створки громадной раковины. Там, в вышине, свистел ветер, среди скал шевелились клочья облаков в лиловом небе, далеко же внизу скалы расступались и открывали вид на темный залив. На волнах покачивался наш корабль, серебряный и стремительный, издали совсем крошечный, как слетевшая на воду чайка, если бы только кто-нибудь догадался привязать такую чайку к воде двумя прочными якорными тросами. Габаритные огни мигали светлячками в полуночном сумраке. Мое сердце застучало, как будто ему не хватало места в груди. Факел выпал из рук.

Эйнар поглядел на нас с ухмылкой, потом вдруг облапил за плечи и едва не столкнул лбами.

– Кто обмануть, мертвец, – напомнил он.

Часть 23

Спотыкаясь и падая, мы спустились по песчаному склону к самой воде. Там Эйнар дернул меня за руку: «спокойно», – понял я. Хотя успокоиться и ему бы не помешало. Его глаза блестели лихорадочно, ноздри раздувались.

Туман стелился над водой. Когда из этого тумана вдруг нарисовались две темные фигуры, моя душа ушла в пятки. Но береговая охрана молча отсалютовала нашему предводителю: это была пара долговязых остолопов в остроконечных шлемах из дубленой кожи. Один напомнил мне Торика. Эйнар что-то скомандовал им на ходу, и они проследовали вдоль по берегу, даже не взглянув на нас с Ником. Эйнар же озабоченно всматривался в темные колючие заросли, потом замедлил шаг и вовсе остановился. Присвистнул особенным образом.

Тотчас же раздался ответный свист, и из кустов выбрался хмурый рыжеусый швед с перевязанной головой; он поминутно бросал взгляды на море, туда, где ждал нас наш катер, и на скалы, откуда мы спустились, будто ждал оттуда неприятностей. Тюремщик тоже забеспокоился. Поговорив о чем-то с усатым, он вернулся к нам и озабоченно зашептал:

– Харальд сказал, надо спешить. Охрана скоро менять. Скоро, скоро иди на корабль.

– Вплавь? – удивился я.

Но Эйнар прижал палец к губам.

– Пошли, – он кивнул куда-то в сторону. – Лодка, лодка.

До корабля оставалось саженей двадцать, когда кто-то сбросил с борта веревочный трап. Грузный Эйнар полез первым. За ним Ники. Дрянная лодчонка все качалась и норовила поднырнуть под борт. Не помня себя, я вскарабкался по алюминиевому боку катера и перевалился на палубу.

– Комантир Фил, – ласково проговорил Тамме у меня над ухом. – Наконец-то ты опраттно… а они нас били, били…

– Молчать, – оборвал его Эйнар. – Здесь я командир.

Его рыжий помощник уже залезал на борт, держа нож в зубах.

Я приоткрыл дверь ходовой рубки (в двери красовалась неровная дыра с оплавленными краями). Харви, наш рулевой, безучастно сидел в кресле у штурвала. Он взглянул на меня и расплылся в болезненной улыбке: я заметил громадный синяк у него под глазом. На разбитом пульте мигали огоньки. Тамме все-таки подключил резервную цепь.

Харви нажал кнопку на пульте, и где-то в задних отсеках взвыл пусковой двигатель. Один из двух дизелей ожил, корпус корабля затрясло, как в лихорадке. Потом включился второй, и вибрация исчезла. Рокот моторов стал ровнее. Зажужжала лебедка, и якорный трос потянулся вверх. Ничего приятнее я не слышал за всю свою жизнь.

Можно было отправляться домой. Рулевой положил руки на штурвал.

Я уже забыл про свои обещания, про золото, про вонючего тюремщика Эйнара… но тут его тяжелая лапа улеглась мне на плечо:

– Будем говорить твой отец?

– Завтра. Кто же ночью говорит.

– Говори здесь, – приказал Эйнар.

Несколько минут я возился со спикером. Корабельная рация ретранслировала сигнал, но в далекой Изваре никто не отвечал – это было странно, и я не знал, горевать или радоваться.

– Он молчит, – сказал я. – Ночь.

Эйнар хмуро посмотрел на небо, сплюнул, сказал нехотя:

– Гут. Верю. Верю тебе, Ингварссон, до время. Если обмануть… ты помнишь?

Харви оглянулся на меня, потом на Эйнара. Чуть заметно прищурился. Даже у миролюбивого финна в голове бродили те же мысли, что и у меня.

Я поискал взглядом рыжего Харальда: он с необычайной сноровкой запер снаружи люк машинного отделения и теперь поднимался на палубу, по-прежнему с ножом наготове. Эйнар тоже посерьезнел. Конечно, он не ждал от нас ничего доброго и был абсолютно прав. Если бы у меня под рукой был хотя бы «макаров», я бы уложил его на месте, ни секунды не колеблясь.

Или всадил бы ему в жирный загривок нож. Как кабану.

Самым мерзким было вот что: мой карельский нож, подарок Корби, висел сейчас у Эйнара на поясе.

Корабль медленно, очень медленно развернулся и двинулся к выходу из бухты. Харви вел катер вслепую, всматриваясь в опасный ночной сумрак.

– Смотри, – окликнул меня Ники.

Среди облаков засветился месяц, и там, на самой вершине скалы, я различил силуэт каменной башни, будто бы выросшей из древнего замшелого гранита. То была цитадель конунга Олафа. Его королевский флаг полоскался на ветру, длинный и раздвоенный, как змеиный язык. Этот флаг был прицеплен к длиннющей мачте, больше похожей на громоотвод или