Приключения Печорина, героя из нашего времени - Августин Ангелов

— Что будет с ним теперь? — спросил меня англичанин.

— Начальство разберется, — сказал я. — Вас обоих ждет суд или обмен на наших пленных.

Мертон усмехнулся:

— Обмен? Меня? Нет, Печорин, меня не обменяют. Меня просто… устранят. Ваши или мои — неважно.

Я не стал спорить. Возможно, он был прав.

Вера стояла в стороне, закутавшись в бурку. Ее лицо было бледным, но спокойным. Она смотрела на Мертона без страха, лишь с холодным презрением.

— Боже мой, Жорж, ты ранен! — воскликнула она встревоженно, увидев на мне повязку под распахнутой буркой, когда я подошел ближе.

Я попытался успокоить ее, как мог, стараясь убедить, что моя рана неопасна. Хотя и сам не знал, насколько все серьезно. Вроде бы, пуля прошла по касательной, не задев внутренние органы, а лишь разворотив мне ребра на правом боку. Но, болело сильно. И я сразу ослаб, потеряв немало крови, отчего голова кружилась. Да и последствия предсказать было трудно. Ведь в рану могла попасть инфекция, против которой тут еще не изобрели никаких действенных лекарств.

Вера постояла рядом со мной еще какое-то время, глядя на величественные горы, окружающие нас, где лучи утреннего солнца золотили вершины, покрытые ледниками и, вроде бы, немного успокоилась.

— Что теперь? — тихо спросила она.

Я ответил:

— Теперь мы возвратимся в нашу крепость.

Прежде, чем отправиться обратно, казаки обыскали все вокруг, найдя не только золото, обещанное грузинскому князю англичанином за Веру, но и секретные бумаги Мертона — списки агентов, карты и переписку с чеченскими, черкесскими и турецкими командирами. Таким образом, наша тайная военная полиция получила неоспоримые доказательства иностранного вмешательства в дела Кавказа.

Казбич стоял в стороне, наблюдая за нашими приготовлениями к обратному пути с привычной невозмутимостью. За одним плечом у него висела на ремне длинная английская винтовка, а за другим был вещевой мешок, набитый чем-то. Он явно прихватил кое-какие трофеи из вражеского лагеря.

— Что собираешься делать? — спросил я его.

— Я должен был отрезать головы Мертону и Гиоргадзе. Но я подарил пленников тебе. И ты повезешь их в свою крепость. А я ухожу прямо сейчас, — сказал он.

— Ты не пойдешь с нами? — удивился я.

Он покачал головой:

— Нет. У меня свои пути в этих горах. И меня ждет Бэла.

— Спасибо, что помог нам… — начал я.

Но, горец перебил, сверкнув глазами:

— Я помог тебе, Печорин. Не кому-то другому.

Я хотел еще что-то сказать, снова поблагодарить за помощь. Но, он уже развернулся и, не простившись, быстро зашагал прочь, скрывшись в том самом подземном ходе, по которому я пришел к старой крепости вместе с ним.

Максим Максимович подошел ко мне, хмурясь:

— Что, Казбич опять внезапно сбежал?

— Пусть. Он дитя этих гор, — проговорил я.

Штабс-капитан кивнул:

— Да, он настоящий джигит. Рыцарь Кавказа. Такие люди не любят долгих прощаний.

И вскоре мы тронулись в обратный путь.

Эпилог

Максим Максимович принял решение возвращаться в нашу крепость по более длинному, но не столь опасному пути. Казаки построились в колонну, ведя пленных в центре. Мертон шел молча, с высоко поднятой головой, все еще пытаясь демонстрировать, что не сломлен обстоятельствами. Гиоргадзе же, напротив, понуро плелся, опустив взгляд. Он напоминал загнанного зверя, ожидающего неминуемой расправы.

Из-за боли в боку и потери крови я тащился, неуверенно переставляя ноги и спотыкаясь, словно пьяный. Вера шла рядом со мной, придерживая меня за левый локоть. Время от времени она бросала на меня тревожные взгляды. Женщина волновалась, видя мое состояние.

— Ты уверен, что сможешь идти дальше? Может, я попрошу Максимыча, чтобы тебя понесли казаки? — спросила она тихо.

— До крепости дойду, наверное, — ответил я, стиснув зубы от боли.

Но вскоре штабс-капитан, заметив мое состояние, распорядился сделать для меня носилки из бурок и ружей. Я отказался. Мне не хотелось, чтобы казаки, и без того нагруженные поклажей и трофеями, несли еще и меня. И, пока я держался на ногах, я предпочитал идти самостоятельно.

Дорога обратно показалась мне бесконечной. Рана сильно болела. Голова кружилась, да еще и озноб бил так, что я, время от времени, стучал зубами. Но, несмотря ни на что, я старался не подавать виду. Мысленно я уже представлял, как окажусь в крепости, где меня ждут отдых, постель и пусть примитивная, но все-таки медицинская помощь от фельдшера.

Когда мы уже спустились с той горы, где приняли бой в руинах старинного укрепления, мне сделалось совсем нехорошо. И я почувствовал, что падаю. Но, я не упал, а последним усилием воли сел на ближайший камень. Мир вокруг меня кружился. А горы, словно бы, плыли по небу, нависая со всех сторон.

Вера сжала мою руку. В ее глазах был страх, когда она крикнула:

— Помогите, кто-нибудь! Жоржу совсем дурно!

Я хотел ответить, но красная пелена встала перед глазами. Силы совсем покинули меня, и я не смог вымолвить ни слова. Последнее, что я услышал прежде, чем потерял сознание, был встревоженный голос Максима Максимовича:

— Печорин! Держись!

Когда я пришел в себя, голова гудела, а в правом боку, казалось, пылал огонь. Фельдшер Антон Нестеренко с короткой бородкой, склонившийся надо мной, улыбнулся, увидев, что я открыл глаза. И я понял, что наш отряд все-таки добрался до крепости.

— Ну вот и очнулись, ваше благородие! — произнес он, отходя к столу, где стояли его склянки с мазями и микстурами. — Пуля прошла по касательной, но два ребра вам разбила. И лихорадка началась. Чуть к праотцам не отправились…

Я попытался приподняться, но в боку сразу кольнуло, что заставило меня снова опуститься на подушки.

— И сколько я пролежал? — хрипло пробормотал я, лежа на спине и осторожно ощупывая правый бок, который оказался туго перебинтованным.

Фельдшер ответил, подавая мне выпить какое-то горькое лекарство:

— Два дня в беспамятстве провели, ваше благородие.

Я хотел поинтересоваться у фельдшера подробностями возвращения, но дверь скрипнула, и в комнату вошли Максим Максимович и Милорад Вулич. Оба офицера, кажется, вполне искренне радовались тому, что я все-таки не помер. Штабс-капитан выглядел усталым, но довольным. Видимо, обратный путь в крепость все же обошелся без происшествий. Вулич, как всегда, был невозмутим, лишь