Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

и расслабленность, что окутали его, тут же улетучились, в голове стал нарастать посторонний шум, а желание вернуть свое сокровище нестерпимо закололо кончики пальцев. Он даже сунул руки по локти в воду, чтобы сдержать порыв.

«Раз так поступила, значит, ей нужнее», – убеждал он себя. – «Я и без талисмана справлюсь. А может и вовсе стану нормальным».

Он хмыкнул своей мысли.

«А если и правда? Голоса, конечно, раньше стали меня терзать, но вдруг волосы из-за жемчужины поменяли цвет… на жемчужный?»

– Что ты так долго? – вырвал его из размышлений возглас Джэу.

Она схватилась за ведра и первой вышла из пещеры. Он тоже не стал задерживаться, быстро собрался и протиснулся наружу со своей парой ведер. После дождя землю под ногами развезло, и Джэу, бредущая впереди, то и дело поскальзывалась.

– Да не спеши ты так. – Он поравнялся с ней. – Толку-то будет, если упадешь и расплескаешь всю воду.

– Не хочу разозлить Хиён, – коротко ответила Джэу, избегая смотреть на Цэрина.

Какое-то время шли в молчании. В мысли снова врывалось многоголосье неведомых личных демонов, и Цэрин предпочел им беседу с настоящим человеком:

– А расскажи мне про Хиён, – попросил он. – Она ведь не тхибатка?

Джэу кивнула:

– Да. Хиён когда-то была лекарем в Лао. И лекарем очень хорошим. Но потом жизнь ее привела сюда, и она стала практиковать ритуалы бон.

– С чего вдруг такие перемены?

– Она об этом никогда не рассказывала. Я даже не уверена, настоящее ли это её имя. – Джэу пожала плечами, поставив ведра на землю и переводя дух. – Зато в целительстве она и правда сильна. И убеждена в том, что проклятие ракшасов – суеверная глупость. Это лишь болезнь.

И Джэу понизила голос, передразнивая Хиён:

«Уж мне ли, нгаспе, не знать про проклятия? Они ломают жизни и судьбы, а не размениваются на нелепые пятна на коже!»

– Ты к тому, что Рэннё не прав, отвернувшись от брата? – понял ее мысль Цэрин.

– Вот именно! По себе знаю, что с годами пятна сходят с кожи. Сначала пропадают красные прожилки, а вот шелушиться потемневшие участки начинают все сильнее. Кожа облезает слой за слоем, медленно и очень долго. Помню, у меня тогда часто постель по утру была в этих серых то ли хлопьях, то ли чешуйках, словно я куфия, меняющая шкуру. Все это еще и жутко чесалось. Хиён давала мне успокаивающие настои, и за это я ей благодарна, как и за то, что вообще приютила меня.

Джэу подхватила ведра и вновь двинулась в путь.

– Но почему же ты не рассказала об этом в гомпа? Вероятно…

– Никто бы мне не поверил. Схватили бы, поставили вторую татуировку на здоровую часть лица и вновь выгнали бы из города. Или и того хуже – в каменный мешок за ослушание.

– Все равно я не понимаю. Ракшасы уже много десятков лет терзают тхибатцев. Неужели за это время никто из лам-лекарей так и не понял истину?

– Люди суеверны и боятся того, чего не понимают. А для того, чтобы понять, нужно ждать. Очень долго ждать, Цэрин. Годы. Проще и быстрее изгнать опасность. Если проклятого не убьет пятно-проклятие, так он сам издохнет в суровых условиях. Ты же знаешь, как сложно тут, в горах.

Цэрин кивнул, вспоминая погибших Мэйлинь, Кима, Сюин, Фанга…

– Я в этом не разбираюсь, но Хиён считает проклятие чем-то вроде яда, – продолжила Джэу. – Она полагает, что яд воздействует не только на кожу, но и на разум, и проклятый человек, порой, меняется в поведении, становится нервным или агрессивным, будто в него сам ракшас вселяется.

– Это проходит?

– Когда как. Но такое случается не со всеми. Зависит от самого человека и от силы его ла. У меня вот припадков злости не было. Только руки потемнели. Но я ведь не одна такая у Хиён была. Насмотрелась всякого. Но даже если Лобсанг станет вести себя словно одержимый демоном, я все равно не оставлю его. Буду ждать сколько потребуется, пока болезнь не выйдет из него. И хорошо бы, Рэннё тоже был рядом с Лобсангом.

– Согласен. Я поговорю с ним. Хотя не уверен, что Рэннё станет слушать.

– Надо хотя бы попытаться.

С этими словами она вошла во двор нгаспы, в котором уже никого не было. Даже угли под жаровней не тлели, залитые дождем. Цэрин помог перелить воду из ведер в бочку.

– Спасибо тебе. – Он ощутил тепло Джэу, с которым она украдкой прижалась к нему, но тут же отстранилась. – Спасибо, что веришь. За поддержку. И вообще…

– Наконец-то. – Позади них стояла Лхамо. Она укоризненно поджала губы, словно подозревала их в чем-то. – Где вы были так долго?

– Решили переждать дождь в укрытии, – невозмутимо пожал плечами Цэрин. – Все равно торопиться некуда.

– Теперь уже точно, – прошептала Лхамо и ее плечи поникли. – Одному из нас больше никогда не придется никуда спешить.

Цэрин перевел взгляд на шатер, из которого вышел Вэй. Он прошлепал прямо по грязной луже, уселся на ближайший валун и, чуть согнувшись прошептал:

– Да сколько же можно? Чем мы заслужили все это?

Он обхватил голову руками.

Глава 31. Джэу

Супруги в Лао скрепляют свой союз богато изукрашенными брачными браслетами, которые, как принято считать, несут память предков двух отныне соединенных родов. Это драгоценный символ верности и трепетной любви.

В Тхибате же нравы довольно простые и незамысловатые, в том числе и в отношении телесной близости. Про практику многомужия я уже упоминал ранее, да и до брака связи между мужчиной и женщиной отнюдь не порицаются.

«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата

Джэу откинула полог и ворвалась в шатер, обхватив себя за плечи и затаив дыхание. У лежанки Чжигана сгорбился Ю и что-то шептал, раскачиваясь взад-вперед. Рэннё сидел у стенки шатра в позе для медитации, тень падала на его лицо густой вуалью, мешая рассмотреть, да Джэу и не приглядывалась. Бросила быстрый взгляд на Лобсанга – он спал, чуть бледнее, чем обычно. Его черты слегка заострились от болезни, рот был приоткрыт, а темные щупальца пятна́ добрались до подбородка.

«Ничего, с годами пройдет».

Подойдя к Чжигану, Джэу наконец выдохнула – все это время она, оказывается, не дышала.

«Как же так? Почему?.. Хиён ведь не говорила, что все настолько плохо!»

Она открыла рот, чтобы произнести для Ю какие-то слова сочувствия, когда Чжиган вдруг застонал и дернул рукой.

Осознание молнией взорвалось в голове