Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

положив голову на плечо Цэрина. Хиён равнодушно и шумно прихлебывала вторую порцию риса с бульоном. Ю думал о своем, глядя в пустоту, а Вэй принялся собирать грязные плошки. Джэу хотела было ему помочь с этим, как из шатра донесся слабый стон:

– Рэннё… Брат, не уходи.

Но тот уже скрылся за уступом скалы, и Джэу решительно откинула полог, входя в шатер.

– Ло! Проснулся наконец! – неестественно суровым голосом заявила она. – Отвесить бы тебе пару палок!

– За что? – сипло отозвался Лобсанг.

– За то, что нас так напугал, конечно. – Джэу тепло улыбнулась, присела рядом с лежанкой и взяла Лобсанга за руку. – У нас еще чужаки до места не доставлены, страна новая не смотрена, лаоские блюда не испробованы. А ты разлегся!

– Глупая ты, Джэу.

– Это почему еще?

– Рэннё не отпустил бы меня. А уж теперь…

Он медленно отогнул край одеяла. На смуглой коже живота и груди белели повязки, под которыми неровно бугрились травяные припарки, призванные облегчать боли. А из-под повязок по коже расползлось уродливое темное пятно. Оно словно поглотило острые ключицы Лобсанга и теперь тянулось к его шее красными прожилками.

– Не глупи. Теперь тебе надо набираться сил. – Джэу вновь накрыла его одеялом. – Нам еще много пиал до Лао, и нужно…

– Да ты не видишь разве?! – с отчаянным возмущением воскликнул Лобсанг и тут же поморщился от боли.

На соседней лежанке простонал Чжиган, но так и не пришел в себя. А когда спазм боли отпустил, Лобсанг тихо и смиренно прошептал:

– Джэу, если… когда я умру…

– Только не проси меня позаботиться о Рэннё! – шутливо покачала головой Джэу, изо всех сил сдерживая слезы. – Сам с ним мучайся! И к тому же ты не умираешь, Ло, не выдумывай. Просто лихорадка. Хиён и не такие хвори лечила!

– Даже если у нее получится, то моя жизнь все равно окончена. Ты же сама понимаешь. Я проклят, Джэу. Проклят.

Она пожала плечами:

– Я тоже. И что с того?

– Ракшас и тебя поранил? – бросил он на нее обеспокоенный взгляд. – Ох, благие тэнгри, как же так…

– Да не переживай ты. Это не сегодня случилось, а много лет назад.

– Что?! – Лобсанг даже попытался приподняться с лежанки, но Джэу его удержала.

– Лежи уж, герой. – Она вздохнула, настраиваясь на долгий и неприятный рассказ. – Ты никогда не спрашивал, а я никогда не упоминала, откуда у меня это…

Джэу потерла бугристую, словно смятую кожу – ненавистный ожог на лице, который она старательно прятала под маской все эти годы.

– Это все, что осталось от татуировки про́клятой. Мне нанесли ее монахи из гомпа Лхундуп, когда обнаружили на мне уродливую ракшасову метку.

Лобсанг еле слышно ахнул. А Джэу чуть повертела руками, а потом поскребла ногтями кожу на тыльной стороне ладони, вспоминая те времена, когда мать постоянно заматывала ей потемневшие руки тряпицами и заставляла носить свои рубахи, чтобы не в меру длинные рукава болтались и скрывали уродливое пятно проклятия. Но, видимо, где-то все же не доглядела, раз деревенские прознали…

– Джэу? – позвал Лобсанг.

Но она не нашла в себе сил взглянуть ему в глаза – увидеть там ненависть или, того хуже, омерзение было бы невыносимо. Поэтому она вскочила и прошла немного вперед, встав у изголовья лежанки.

– Моего отца звали Чоэпэл, и он был лучшим пастухом яков в нашем селении. Однажды мы всей семьей перебрались на дальнее горное становище, и на нас напал ракшас. Отца разорвал почти сразу, но тот перед смертью успел зарубить тварь, отвлекшуюся на… меня. Мама никогда не объясняла мне, пятилетней, зачем мы после гибели отца поселились за пределами деревни, в крошечной лачуге среди скалистых утесов, а мне было запрещено даже произносить слово «ракшас» – отца задрал тигр, и все тут. Да и что бы я тогда поняла, напуганная девчонка. Но однажды за мной явились монахи – забрали из дома, увели в ближайший гомпа отмаливать, а там опоили дурманом и пометили лицо татуировкой. Когда меня оставили в горах одну, на верную смерть, случилось чудо – я набрела на Хиён, и она меня приняла. Зареванную, испуганную, одинокую… Про́клятую.

Джэу обняла себя за плечи, пытаясь прогнать горько-соленый вкус воспоминаний. Горький от трав, которые ей дали выпить перед нанесением татуировки, а соленый от слез. С годами ракшасово проклятие поблекло и сошло само, а вот татуировка на пол лица – осталась.

– Через некоторое время Хиён предложила скрыть татуировку. К ней то и дело приходили больные, кто-то мог заметить меня и донести в гомпа, хоть я тогда уже носила маску. Но мало ли… Ну и вот.

Джэу неловко указала на свою скулу.

– Что – вот? – тихо переспросил Лобсанг, лежа с закрытыми глазами.

Джэу вздохнула.

– Хиён сделала что-то, от чего я ненадолго перестала чувствовать боль. А затем раскалёнными углями прижгла мне кожу на лице, вытравливая чернила из-под кожи. Вместе с самой кожей.

Лобсанг резко втянул воздух сквозь зубы, и Джэу метнулась к нему.

– Что? Больно? Где?

– Ох, Джэу. Мне так больно. За ту малышку, которой ты была, – прошептал Лобсанг, беря ее за руку. Его ресницы дрогнули, и он открыл глаза, полные непролитых слез.

– Это все в прошлом, – криво усмехнулась Джэу, скрывая за бравадой истинные чувства. – Для всех: я задремала у жаровни и упала на нее. А проклятие… ну и где оно? Разве оно убило меня? Разве сломило? Я рассказала тебе не ради жалости. А чтобы ты знал. Проклятие – это не приговор!

– Но если все так…

– Все так, Ло, все так. Теперь отдыхай, а то ты совсем бледный какой-то. Тебе силы нужны и здоровый сон.

– А…

– А о прочем подумаем позднее.

Джэу знала все его вопросы наперед, она и сама когда-то засыпала ими и маму, а потом и Хиён. Но никто не мог дать ответов. Она подоткнула ему одеяло, обновила один из конусов с благовониями, который почти догорел.

– Как скажешь, – сдался Лобсанг и прикрыл глаза. Дрема тут же завладела им.

Выглядел он и правда болезненно. Но получше второго пострадавшего. Джэу подошла к соседней лежанке. Хиён хорошо потрудилась – зашила раны, наложила припарки… Но Чжиган дышал со свистом, в себя так и не приходил, а вот проклятия на нем и правда не было.

«Могла ли Хиён как-то повлиять на это? Или просто Лобсангу досталось больше яда с когтей или откуда там она берется, метка эта?..»

Так, в раздумьях, Джэу вышла из шатра и тут же замерла, будто налетев на стену. А стеной той