Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

Цэрин поднял голову и тут же получил градиной в лоб.

– Кйакпа! – прошипел он сквозь зубы. – Этого еще не хватало.

Он закрыл глаза и медленно выдохнул, хотя сосредоточиться под ударами льдинок было непросто.

«Что там говорил Пхубу? Трава ко мне льнет, а волки лижут пятки, покорные, как ягнята? Так и туча – часть природы. Ха! Значит, я могу ее развеять! Ну давай же, туча, проваливай! Оставь нас в покое!» – Он мысленно застонал. – «Кйакпа, я чувствую себя идиотом…»

Цэрин глубоко погрузился в свои мысли и не сразу осознал, что ни по плечам, ни по голове больше не стучат ледышки. Он открыл глаза и понял, что поднявшийся ветер отнес ледяную тучу выше в горы. Вскоре она то ли скрылась из вида, то ли и вовсе развеялась.

– И часто здесь такое? – прищурился Рэннё, сверля подозрительным взглядом Джэу.

– Бывает.

Она смотрела себе под ноги, кусая губы, и было непонятно, о чем она думает.

– Долго еще? – простонал-пропыхтел Ю.

– Давай я сменю тебя. – Вэй подскочил, принимая край антаравасаки Лобсанга, которую превратили в подобие носилок для Чжигана.

– Недолго, – ответила Джэу, очнувшись от раздумий, и махнула рукой вперед. – Дом Хиён укрыт за тем острогом. Дойдем задолго до конца солнечного дня.

– Какое необычное имя, – пробормотала Лхамо. – Хиён… У нас в деревне так никого не…

– Уж как назвали, – перебила ее Джэу, бросая злой взгляд на Цэрина, как будто это он виноват в любопытстве Лхамо.

Разговоры постепенно смолкли, никто не хотел тратить на них последние силы. Как ни старались они спешить, чтобы оказаться у лекаря как можно скорее, но нести рослого Чжигана и Лобсанга, впавших в забытье, с каждой пиалой пути становилось все тяжелее.

Лхамо в очередной раз обтерла лица раненых тряпицей, смоченной водой из бурдюка.

– Они горячие, как пекло внутри священной горы Ундзэн, – прошептала она, но Цэрин услышал. – Мы не успеваем.

Наконец тропа, ведущая по очередному ущелью, снова круто повернула, и скалы расступились, открыв глазам путников серый каменный дом, под цвет валунов, к которым он примыкал. Если бы Цэрин не знал, куда вглядываться и что именно высматривать, он бы запросто мог пропустить эту невзрачную постройку, столь непохожую на традиционные тхибатские жилища. Цветные флажки не трепетали на ветру над крышей, замысловатые пестрые узоры не украшали стены и наличники окон, да и бычий череп над входом отсутствовал.

Зато на пороге, словно встречая их, стояла женщина, яркий костюм которой – на контрасте с неприметным строением – бросался в глаза и притягивал внимание. Морщины бороздили суровое лицо, но нельзя было сходу назвать ее возраст почтенным, ведь из замысловатого, скрученного жгутом тюрбана на голове вилась длинная черная коса, до самой земли.

Ее белая юбка доходила до пят, аляповатым пятном выделяясь на фоне серого камня дома. Как и цветной жилет лаоского покроя, из широких пройм которого пенились пышные рукава желтой рубашки. На шее экзотической, словно невиданная птица, незнакомки висело ожерелье из какого-то серого камня и коралловые бусы. А проколотые уши оттягивали крупные золотые кольца с бирюзой.

Цэрин уставился на лекаря, к которому привела их Джэу, отказываясь верить своим глазам. Он скорее почувствовал, чем услышал, как напряглись сзади Ю и Вэй, несущие Чжигана. Как замер Рэннё, держащий на руках обмякшее тело брата.

А затем раздался ошеломленный голос Лхамо:

– Джэу, тебя что, вырастила колдунья-нгаспа?!

Глава 29. Джэу

Тхибатское слово «бон» можно перевести как «ритуал». И именно этим и занимаются нгаспы (колдуны бон) – проводят ритуалы по усмирению и изгнанию зловредных сущностей, что мешают людям во время жизни и после смерти. Ритуальные предметы, которые они используют, чаще всего довольно неприятны, связаны с останками людей и животных, а также продуктами их жизнедеятельности.

«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата

Раненых разместили в гостевом шатре, что стоял недалеко от дома нгаспы, где выросла Джэу, под слегка выступающим козырьком скалы. Остальные разместились там же, за тканевой перегородкой.

Самой Джэу Хиён предложила место в доме, но та решительно отказалась. Знала, что последуют неминуемые расспросы или того хуже – бормотание старухи, порой, так пугало в детстве, будто та душу вынимала и рассматривала изъяны. А изъянов теперь у Джэу скопилось предостаточно. Она сослалась на то, что неудобно покидать остальных после всех совместных испытаний, да и за ранеными нужен присмотр. Хиён неодобрительно хмыкнула, но настаивать не стала. Дала указания, куда уложить пострадавших, и ушла в дом, плотно притворив за собой дверь.

В шатре было не слишком убрано. Под ногами скрипел занесенный ветром песок, а из угла, где были свалены какие-то тюки и вещи, тянуло подгнившей ботвой.

«Видимо пока у Хиён нет ни учеников, ни прислужниц, которые помогли бы с уборкой».

Джэу помнила, как порой приходили к Хиён люди. Чаще то были просители. И еще чаще им нечем было заплатить, кроме как своим трудом. А бывало, приходили и женщины, набивавшиеся к Хиён в ученицы. Не то чтобы они неистово верили в бон, скорее были разочарованы в тэнгри, которые оставались глухи к их мольбам. Но женщины эти с Хиён не уживались. Слишком уж требовательной та была. И опасной. Джэу знала о том не понаслышке.

– Что задумалась? – Выдернул ее из мыслей голос Лхамо. – Ты ведь здесь жила. Так давай, хозяйка, покажи, что где. Надо обустроить…

– Она вернется? – Ю перебил Лхамо. – Бон вернется? Она поможет им?

Джэу кивнула. Более не медля, она выволокла циновки из рассохшегося сундука и застелила ими лежанки, что располагались вдоль тканых стен шатра. К Хиён порой приходили целыми семьями и селились здесь, пока шло лечение. Джэу обычно была на подхвате, а потому теперь действовала по привычке: принесла конусы с сандаловыми благовониями, расставила их вокруг больных в особом порядке и подожгла. По шатру потянулся легкий древесный аромат с приятным молочным оттенком. Возможно, по этой части своей жизни Джэу хоть немного да скучала, в отличие от всего прочего. Благовония в закромах Хиён были разными, но ни от одного из них не свербило в носу так, как от жженых трав тхибатских лам-лекарей.

Джэу вздохнула, взглянув на бледное лицо Лобсанга, и покосилась на полог шатра.

«Скорее бы Хиён закончила свои приготовления и пришла».

На душе было тревожно, но Джэу старалась не подавать