Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

– Может да, а может и нет, – пожала плечами Хиён и шумно хлебнула рисовый бульон, показывая, что секреты свои выдавать не собирается.

Зато Джэу точно знала, что так оно и есть. Она сама собирала эти кости. Да и не только эти. За время служения в монастыре ей приходилось делать разное. Неприятное. Противное. Запрещенное. Повезло, что не попадалась. Как она радовалась, когда настоятель Бермиаг дозволил ей присоединиться к похоронной процессии в качестве рогьяпы! Наивно полагала, что наконец-то добывать необходимое для Хиён станет гораздо проще. Как же она ошиблась!

И вот теперь Джэу снова здесь – там же, откуда и начался ее путь. Но нынче она не одна. И где-то в глубине души крепла уверенность, что эти люди могли бы защитить ее от Хиён, если потребовалось бы. И больше всех надежд почему-то подавал Цэрин.

«Он странный во многом. Порой кажется безумцем. Но что-то в нем чувствуется такое…»

Джэу не могла объяснить себе того, что ощущает в отношении Цэрина, лишь наблюдала за тем, как он водит палочками в своей плошке и как придирчиво осматривает кусочек мяса.

– Откуда у тебя… припасы, почтенная? – спросил он у Хиён. – Ты живешь здесь совсем одна.

Хиён заметила его паузу и с усмешкой ответила:

– Люди приносят, в оплату за мою помощь, а я не спрашиваю у них, где они раздобыли… припасы.

Краем глаза Джэу заметила, как Лхамо сжала его колено, привлекая внимание, а когда Цэрин обернулся, еле заметно покачала головой.

«Хоть и раздражает эта бывшая старуха, но в этот раз она права. Закон гостеприимства никто не отменял, и негоже Цэрину проявлять разборчивость у чужого очага».

Лхамо сидела дальше всех от нгаспы. Не то, чтобы жалась к Цэрину, нет. Но словно отгородилась им от беседы и погрузилась в заботу о нем – то подкладывала риса, то подливала воды. В беседе тоже не участвовала, в отличие от любопытного Вэя, который осмелел, видя, что Хиён не прочь поболтать. Так что он так и сыпал вопросами, пытаясь выведать какие-нибудь секреты бон, хоть иногда и бросал виноватые извиняющимся взгляды на безучастно-мрачного Ю. Тот тоже ел молча, уставившись в одну точку. После гибели Мэйлинь горе стало его привычным спутником, поэтому его старались лишний раз не трогать.

Солнце вовсю припекало спины путникам. Лхамо подставила лицо теплым лучам, а потом вдруг повернулась к Рэннё:

– А скажи, кушог, что произошло с ракшасом, после того как ты свернул ему шею? У нас не было прежде ни времени, ни возможности это обсудить. Но как такое возможно, что существо из плоти – в этом нет сомнений, ведь его тело так смердит, а когти остры, – не испускает дух, как все прочие? А словно растворяется в воздухе…

Джэу, как и все остальные, тоже с интересом уставилась на Рэннё. Она не задавалась этой мыслью прежде, слишком сильно было потрясение от нападения и схватки, а затем от ранения Лобсанга. Но ведь и правда – мертвой туши ракшаса нигде не было видно, когда они спешно переделывали кашаю в носилки для Чжигана!

Лхамо тем временем слегка повела плечами, словно извиняясь, и добавила:

– Я бы грешила на свои старые глаза, на то, что надумала себе глупость в пылу драки, но я и прежде видела такое, – она кивнула на Цэрина, – когда на нашу деревню напали ракшасы. Так скажи же, кушог, что это за проделки демонов?

Рэннё с преувеличенным вниманием перебирал рис в своей миске, не торопясь отвечать.

– Или то секрет монахов Икхо? – подначила его Лхамо.

– Отнюдь, – наконец отозвался тот. – Монахи-воины не делают из этого секрета, как впрочем и не болтают о том направо и налево. Тем более, что я не знаю ответа на твой вопрос.

– Как так?

– Уж как есть. – Рэннё развел руками. – Ни пресветлый Бермиаг-тулку, ни другие просветленные ламы из прочих гомпа так и не смогли понять – что есть ракшасы. Они, очевидно, не люди, но они и не звери. Откуда они берутся в недрах священной горы Ундзэн, как появляются на свет, как плодятся и куда деваются их тела после умерщвления – эти вопросы будоражат умы всех просветленных уже почти семь десятков лет.

– Неужели даже предположений нет? – влез Вэй, вскинув брови от удивления. – У нас в Лао ученые мужи не остановились бы, пока…

– А у нас в Тхибате говорят: ешь мясо, что во рту, а не женись на рыбе, которая в озере, – перебил его Рэннё.

«У нас в Тхибате, как же» – мысленно усмехнулась Джэу. – «Просто не хочет больше это обсуждать!»

Затем Рэннё спешно проглотил то, что оставалось в миске, поднялся и, в три шага дойдя до шатра, стал нерешительно топтаться у входа.

– Можно мне снова?..

– Чего ж нельзя, – пожала плечами Хиён. – Проведай, да только не буди.

Рэннё нырнул под полог, но не успели остальные возобновить прерванный разговор, как он выскочил обратно – бледный, словно увидел внутри еще одного ракшаса.

– Ну чего всполошился?

– Там… Брат мечется, и одеяло сползло. Я поправил… – Грудь Рэннё вздымалась от волнения.

– И? Оно тебя укусило за палец что ли? – усмехнулась Хиён.

– У Лобсанга появилось пятно проклятого!

Джэу ахнула и сжала кулаки, но Хиён лишь невозмутимо кивнула:

– Что ж, печально, раз так. Но чему ты удивляешься, если на его пути повстречался ракшас?

– Но у второго, у лаосца, ничего – я внимательно осмотрел его! Как может такое быть? Парню располосовало грудь, а Лобсанг…

Рэннё обхватил руками голову, бормоча себе под нос:

– Нет, брата тоже коснулось мерзкое отродье. Ранило. Наверное, у лаосца проявится позже… Но для Ло нет никакой разницы… Он уже…

Джэу невыносимо было слушать, как всегда невозмутимый и равнодушный Рэннё поддался панике. Она вскочила и подошла к нему. Замерла, не зная, что сделать, что сказать, чтобы унять его отчаяние. Он уставился на нее совершенно больным взглядом.

– Он про́клят, он теперь про́клят! Ты хоть понимаешь, что это значит?

Джэу отшатнулась, как от пощечины, не успев ни положить руку ему на плечо, ни ободряюще сжать пальцы.

– Знаю, – глухо подтвердила она. – Но мне плевать! Хоть десять проклятий, я не оставлю Лобсанга одного. И ты не должен.

– Много ты понимаешь, – процедил Рэннё, развернулся и зашагал прочь.

Джэу проводила взглядом дракона на его спине, снова подивившись: тот будто тоже поник, поддавшись эмоциям своего носителя. Остальные сидели в молчании. Лхамо тяжко вздыхала,