Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

– Ю прав в своих опасениях, – заявила вдруг Лхамо, протирая тряпицей лицо Чжигана. – Твоя нгаспа не очень-то хотела нас пускать. Если бы не Цэрин…

Она замолчала, поджав губы, а Джэу недоуменно нахмурилась. Но с вопросами ее опередил Вэй:

– Что – Цэрин?

– Ничего, – буркнул тот.

Он выгребал излишки золы из небольшой печи, предназначенной для обогрева шатра, и даже не повернулся. Сквозь щель у полога при входе пробивалась полоска солнечного света и подсвечивала необычные волосы Цэрина, в опаловой белизне которых плясали перламутровые искры.

– Лхамо? – позвал Вэй. – Время нынче не лучшее, чтобы недоговаривать.

Она отжала тряпку в таз, а когда капли перестали бренчать, тихо сказала:

– Град. Нгаспа умеют насылать его, чтобы отогнать нежеланных гостей, ведь так?

Джэу почувствовала, как взгляды спутников схлестнулись на ней. Особенно тяжело смотрел исподлобья Рэннё. Лишь Цэрин продолжал скрежетать железной лопаткой по золе.

– Не знаю, – пожала она плечами. – Меня в это не посвящали.

– Хиён призвала град. Это очевидно. Ведь не было на небе ни облачка.

– Да, – кивнул Вэй. – Не было. А потом раз! И началось. И так же внезапно закончилось.

– Так я и говорю, что Цэрин…

– Лхамо, прекрати! – Цэрин швырнул лопатку в ведро. – Это просто совпадение. И нечего тут обсуждать.

От Джэу не укрылось, как недобро покосился Цэрин на Рэннё, а потом и вовсе вышел наружу.

– Упрямый, как куланг, – проворчала Лхамо. Она уже отставила таз в сторону и теперь перебирала кисточку амулета на запястье. – Помолимся? Ом Мани Падме Хум…

Рэннё сел в позу для медитации и подхватил напев. Но постоянно отвлекался на стоны Лобсанга, который, как и Чжиган, метался в лихорадке. Молитва кончилась, а тревога осталась. Рэннё принялся вышагивать взад-вперед по шатру, пока Джэу не выставила его вон:

– Иди займись чем-нибудь полезным, кушог. Принеси еще воды из горного источника, выше по тропе в небольшой пещере. А потом нарви свежих веток годжи – пригодятся, чтобы перестелить тюфяки, когда эти запачкаются в крови.

Вэй тоже встал и потянул Ю к выходу из шатра:

– Пойдем затопим жаровню и во дворе. Если не для лекарских дел, то хоть с обедом подсобим. А то с этой печью, – он кивнул на ведро с золой и покосившуюся кладку, – видимо, совсем дело худо.

Когда Хиён зашла в шатер, то недовольно зыркнула на оставшуюся внутри Лхамо. У нгаспы в руках была плетеная корзина, набитая чем-то доверху, но прикрытая отрезком ткани, так что разглядеть содержимое было невозможно. Зато сама Хиён придирчиво осмотрела расположение конусов с благовониями, а потом удовлетворительно кивнула.

– Хорошо. А теперь, идите, – указала она в сторону выхода из шатра. – Людям нужно поесть, ты знаешь, где все лежит. А тут я сама. Только мешаться будете.

* * *

Небольшой дворик располагался сбоку от каменного дома Хиён, чуть поодаль от шатра. Толстый слой сена, предназначенный для сидения, широким кольцом опоясывал кострище, где уже вовсю трещали дрова, а внутри плоской жаровни закипало ячье масло. Вэй держал в руках плошку, доверху наполненную промытым рисом. Раньше Джэу ела его едва ли не через день, но, уйдя в монастырь, о вкусной, сытной и пряной пище пришлось забыть.

Решив, что Вэй, как истинный лаосец, с приготовлением обеда справится, Джэу прошла в дом. Его каменные стены хранили прохладу, куда приятно было зайти с полуденной жары. Внутри привычно пахло лавандой и дымом костра, да и вообще ничего не изменилось. Первая комната – жилая. Жесткий прямоугольный тюфяк располагался у окна. Неизменная каменная подушка Хиён тоже была на прежнем месте. Рядом лежанка пониже и поуже – когда-то принадлежала Джэу, а может, и другим девочкам до и после нее. Дальше виднелся низенький проем, прикрытый кисеей из куриных косточек. Джэу вспомнилось вдруг, как она, будучи совсем маленькой, просыпалась от мерзкого, глухого стука этих костей. Хиён говорила, то шуршит ветер, проникающий в щели дома. Но в Джэу тогда еще сильна была вера в тэнгри и лха, взрощенная родной матерью, а потому казалось, что это свиноголовый Нанг заявляет о своем присутствии.

Она поежилась, отгоняя воспоминания прошлого. Миновала кисею и оказалась во второй комнате. Хиён и тут не утруждала себя порядком. На узком длинном столе толпились банки различных размеров и форм, лежали холстяные мешочки, грудились плошки с травами или же таким содержимым, от которого до сих пор хотелось поморщиться. Отыскав среди бардака нужные специи, Джэу поспешила к остальным, в очередной раз убеждаясь, что сделает все возможное, чтобы больше в этот дом не возвращаться.

«Когда пройду через „врата голодного демона“ в Лао, у нее больше не будет надо мной власти».

Рис получился отменным. Даже лучше, чем приготовила бы Джэу или Хиён. Но тревога за Лобсанга и Чжигана отравляла и этот вкус. Даже истинный лаоский чай, заваренный из горных цветов по всем правилам, без масла и соли, оседал на языке терпкой горечью.

Ели в тягостном молчании и постоянно косились на шатер. Рэннё и вовсе не садился и к еде не притрагивался. То ли переживал так сильно, то ли считал кощунством есть еду чужаков, да еще и на постое у нгаспы, а может и все вместе взятое.

Лаосцы недолюбливали колдунов бон, монахи недолюбливали колдунов бон, тхибатцы по большей части – тоже. И тем не менее теперь именно нгаспа в своих старческих руках держала две жизни.

Джэу задумалась:

«А я… Смогу ли? После всего, через что мы вместе прошли. После стольких потерь, ранений и лишений. Смогу ли довести их до врат? И дальше?..»

Наконец, полог шатра колыхнулся, выпуская Хиён. И без того светлокожая, она теперь выглядела такой бледной, будто еще больше поблекла. Даже плечи ее поникли, а взгляд бесцельно блуждал по лицам путников.

Рэннё вскочил первым:

– Что?

– А? – переспросила Хиён, словно возвращаясь из одной ей известных глубин.

Джэу знала, что так оно и было. Общение с духами бон во время ритуалов высасывало Хиён, забирало ла. А потому приходилось подпитывать его разными способами, от которых, порой, у Джэу бывали и мурашки, и желудок сворачивался в узел.

Не успела Хиён ответить, а Рэннё уже вбежал в шатер. Но вскоре вернулся с облегчением на лице:

– Живы, спят.

Только после этого он позволил себе усесться в круг и взять плошку с рисом. Джэу наоборот вскочила на ноги и по старой привычке засуетилась вокруг Хиён, подавая той то тарелку, то палочки для еды, то чай.

– Дозволь спросить, почтенная… – вдруг произнес Вэй. – Правду ли говорят, что такое ожерелье, как у тебя, – он указал