Девятый - Сергей Лукьяненко

Ещё он был небесно-голубым! Голубым, блин!

И тут я услышал голос. Одно лишь долгое протяжное слово.

я ничего не хочу от тебя

…сдвиг восприятия… бесконечность, вытянутая во времени — от полной пустоты к полной пустоте… сияющий в пустоте Соннелон — не просто падший престол, а бесконечная цепь престолов, от прошлого к будущему… и рядом с ним мелькает крошечная тёмная точка…

странно было бы мне управляющему ходом времён и запустившему движение вселенной

…сдвиг восприятия… пузырящаяся восьмимерная пена — не из вещества, из самого пространства и времени, раздувающаяся в трехмерный шар и уносящаяся в четвертом измерении будто изогнутый рог изобилия, извергающий галактики и туманности…

желать чего-то от ничтожной песчинки

…сдвиг восприятия… бесконечный свет… пронзающий всё… но видимый только мне… свет из той точки, где возникло мироздание…

Я вытер заливающую лицо кровь. Вначале мне показалось, что она текла из носа и глаз, но, кажется, она выступила сквозь поры. Единственное слово, произнесенное Соннелоном, вскипятило мне мозги и едва не убило. Я увидел то, чего не могут и не должны видеть люди — как возникало пространство, материя, время, увидел и забыл — как кошмарный сон, который убьёт, если его вспомнить. Ощутил всю мощь Соннелона, почувствовал проносящиеся мимо тени — других, подобных ему существ… сотворённых для того, чтобы они создали мироздание.

— Но… там был не только ты, — сказал я. — Я видел свет.

Соннелон не отвечал. Может быть, чтобы не убить меня, может быть, чтобы услышать то, чего не мог ощутить.

— Там был свет, — сказал я. — Творец, Бог, Абсолют. Осознавшее себя мироздание. Им ты и создан. Ему и служишь. Ну давай, скажи мне, что счастлив, и что мы оба слуги, только ты куда круче.

Все огни в истребителе давно погасли, экраны были мертвы и звуков никаких не было, даже теплообменник не журчал в трубах. Но один из динамиков вдруг зашуршал.

И я услышал голос — мягкий и ровный голос, бесполый и бесплотный.

— Ты хочешь услышать ещё одно слово, чтобы умереть. Нет. Не в этом цель. Я ничего не хочу от тебя. Я пришёл, чтобы дать тебе вечность. Бессмертие. Настоящее.

— Иди ты знаешь куда со своим бессмертием! — выкрикнул я.

— Это не дар, — мягко ответил Соннелон. — Ты должен был стать пленником Народа, но они ничуть не лучше людей. Я дам тебе вечную жизнь, чтобы ты не мешал. Я мог бы дать тебе беспамятство или райские наслаждения, но предпочту дать страдания. Вечные страдания, потому что ты случайность, едва не нарушившая план. Ты совратил мудрейшего Иоэля, низвёл его до человеческих чувств и мечтаний. Ты можешь помешать, если умрёшь и можешь помешать если будешь жить. Поэтому я дам тебе пребывание между жизнью и смертью. Ты осознаешь, что свобода воли и поступков ничуть не помогла ни тебе, ни твоей планете, ни Вселенной.

— Ты не просто злой, — прошептал я. — Ты злой и закомплексованный. Такой могучий — и неудачник.

— Ошибкой было не дать нам свободу воли, — произнёс Соннелон. — Но мы научились скользить между предопределенным, используя вашу свободу воли.

— Не выйдет. Я умираю, трон!

— Вот этого я тебе не позволю, — ответил падший, вроде бы даже с иронией. — И таблетка, которая размокла в твоей ладони, тебя не убьёт.

Я посмотрел на мокрую кашицу в ладони. Поднёс её ко рту, слизнул. Словно мел попробовал. На ободьях трона медленно и сонно открылись глаза, не сжигая, а просто бесстрастно взирая на меня.

Ну и ладно. Не очень-то я и надеялся.

«Кассиэль!» — позвал я мысленно. «Уверен, ты слышишь. И уверен, ты не с ними! Приди и убей меня!»

— Он не слышит, — донеслось из динамика. — Неужели ты думаешь, человек, что я не могу предвидеть действия другого ангела? Только люди скрыты от меня. Но вы — песчинки.

Вот это было действительно плохо.

Очень.

Я посмотрел в тысячи глаз падшего. И вдруг увидел отблеск. Крошечную движущуюся звезду, едва заметную на фоне трона.

То, чего я не ждал, но на что втайне надеялся.

— Мы не песчинки, Соннелон, — сказал я. — Мы гораздо меньше.

— Ты гордишься этим?

— О, да. Потому что мы — кванты. Мы непредсказуемы. Ни в добре, ни во зле, ни в поступках.

Крошечную звезду заволокло светящимся облаком, когда старый добрый «паяльник» заработал в импульсном режиме — Эрих включил сброс теплоносителя, сливая перегретый жидкий натрий и обеспечивая максимальную частоту стрельбы. Я думаю, он перестраховался, потому что первым же выстрелом «осе» снесло хвостовую часть.

А второй выстрел я и не заметил, потому что он пришёлся в кабину и испарил мою взрослую тушку, которой Соннелон собирался обеспечить вечные муки.

Эпилог

Тело.

Священник может сколько угодно говорить тебе, что главное — это душа.

Умник расскажет про сознание, которое тебя и определяет.

А старый умный доктор улыбнется, стукнет молоточком по колену, и ты дрыгнешь ногой.

Говорят, что элементарные частицы — сразу и частицы, и волна. Это называется корпускулярно-волновой дуализм. Человек, если разобраться, устроен так же. Пусть у нас есть душа, мне приятно так думать, а мысли родятся в сознании, которое живёт в биологическом теле. Где-то мы и впрямь — всего лишь кусок ходячего мяса, агрессивного и трусливого, похотливого и жадного, всё предназначение которого нести в себе сознание. А где-то мы та самая душа, которая рвётся к звёздам, пытается понять то, что телу вовсе-то не нужно, вырваться из оков связанного материей сознания. Порой тело пинками и болью заставляет душу смириться и уснуть, а потом дерется за кусок побольше и место потеплее. Порой душа за шкирку тащит орущее тело наружу, задирает голову к небу и заставляет думать о странном, рыдать и биться за странное вопреки всем инстинктам.

Ну а как иначе, ведь люди всего лишь погрешности в самовычисляющемся уравнении, в математической абстракции, в ничто, превратившемся во всё…

Блин.

О чём я вообще думаю? Какие дурацкие взрослые мысли. От них становится тяжело и страшно, они тревожат…

Тело.

Оно у меня снова есть.

И мне даже глаз не надо открывать, чтобы понять — дитячье. И сила тяжести раз в семь ниже земной. Значит, я на Титане.

Глаза я всё-таки открыл.

Клонарня. Потолок розовато-голубой, «цвет рассвета» как его называл кто-то из психологов. Первые годы комнаты для воскрешения пытались делать повеселее, даже надували воздушные шарики с весёленькими надписями, пускали на экран мультяшки или включали приятную тихую музыку.

А потом поняли, что пилотам