На золотом крыльце - Евгений Адгурович Капба

с девушкой, в которую влюблен — это вообще из какой вселенной? Я не знал, что делать дальше. Хотелось прыгать и орать, и прижать Элю к себе и не отпускать, но… Но она отстранилась и попросила не ходить, а у меня — работа и никого, на кого можно эту работу оставить. Пойду за ней — подставлю Лейхенберга! Если нас двоих не будет — сразу спалят!

В общем — она ушла, а я вот — удлинители скручивал. И никто меня не проверял! Не меня, конечно, а Лейхенберга. У него — репутация трудоголика! Вздохнув, я ухватил удлинители в охапку и попер их в Клетку, и запер там в шкафчике у диджейского пульта, а потом вернулся, собрался с мыслями — и привел в действие моторчики, которые опускают навес. Да, территория кампуса крепко защищена от неблагоприятных воздействий, но мало ли? Тучи на небе вызывали серьезные опасения. Шквалистый ветер, ливень, град, что угодно… Купол над колледжем все это ослабит, но лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорил дед Костя. Ладно, он говорил другое слово, но мне оно не нравится, не крутое какое-то.

Закончив с делами вокруг сцены, и наблюдая за тем, как роботы-уборщики ликвидируют следы праздника, с мыльной пеной вычищая тротуарную плитку и всасывая в себе мусор, я принял решение.

— Бороться и искать, найти и не сдаваться! — сунул руки в карманы и двинул в сторону каморки Людвига Ароновича — очевидного места, откуда стоило начать поиски.

Заодно осматривался и прислушивался: очень хотелось встретить Элю и сказать ей что-нибудь хорошее. Не знаю — получить какое-то подтверждение, что мне все это не привиделось. Но сначала — Аронович!

* * *

Дверь каморки столяра была приоткрыта — и это уже настораживало.

— Тук-тук! — подал голос я. — Людвиг Аронович, концерт закончился, я справился, навес даже опустил. Вы в порядке?

Никто мне не ответил. Я сунул голову внутрь, почуял набивший оскомину запах скоморошьего чая, не обнаружил внутри вообще никого. С прошлого моего визита тут мало что изменилось, только количество изящных шахмат на верстаке увеличилось. Присмотревшись к ним, я, кажется, начал понимать, в чем было дело. Похоже, гном взялся за сложный и срочный заказ, и работал ночами, вытачивал и вырезал фигурки! Потому и глушил чертово снадобье. Что за спешка, что за срочность? Нужны были деньги? Готовил кому-то уникальный подарок? Стоило ли это угробленного здоровья? И где мне теперь искать этого кхазадского трудоголика?

Плевать — прочешу весь кампус, обойду колледж по кругу, а потом по спирали буду возвращаться к Клетке. Гнома бросать нельзя! Прикрыв за собой дверь, я слегка поежился от наступившей зябкости, раскатал рукава на рубашке, застегнул все пуговицы и двинулся вперед. И вдруг затормозил: в свете фонаря что-то блеснуло черным глянцем в траве, у самого бордюра!

Наклонившись, я с большим удивлением поднял ту самую, потерянную столяром еще во время нашей с ним работы по сборке мебели, ключ-карту. У него уже имелась какая-то левая копия, а это — оригинальный, старый ключ! Конечно, я сунул карточку в карман и двинул дальше. Потом разберусь!

Я старался обходить стороной шумные компании, заседавшие тут и там по лавочкам. Они допивали игристое, смеялись, ругались, слушали музыку — хорошо проводили время. И, конечно, не стоило тревожить гуляющие парочки — им точно было чем заняться. Кажется, на одной из качель я увидел Ави с Фаечкой, но мешать им не стал — мало ли, вдруг там зарождалась большая кхазадская любовь, и все такое прочее.

А вот в неприглядные, мрачные и темные углы заглядывал — а ну, как Людвиг Аронович валяется где-нибудь под кустами и помирает? Не знаю, сколько я так ходил: двадцать минут, полчаса? Мне уже скучно стало, если честно. И кроссовки почти промокли от влажной травы. Но скучно — не значит, что я бросил! Ходил себе и ходил, крутил головой, искал гнома. А когда зашел за медблок, в заросли розовых кустов — вдруг услышал два молодых женских голоса, которые доносились из беседки, заплетенной вьющимися цветами. Говорили громким шепотом, так что понять сразу, кто именно там сидел и общался, было сложно:

— … так себя ведет? Он что, не понимает, что со мной так нельзя? Откуда он такой взялся? Всем понятно, а ему — нет? Я просто не могу себе представить… —

— Послушай, ну, может все не так драматично, как ты думаешь? И ты, и он — маги, дворяне. Это нормально!

— Это было бы нормально, Анастасия Юрьевна, если бы я происходила из вассальных аристократов — как Строев, присягнувших какому-нибудь клану, или — из служилых, как Барбашин, или как вы — имела личное дворянство! Да даже из любого НОРМАЛЬНОГО клана — Трубецких, Волк-Ланевских, Оболенских, Глинских… Он — хороший, но — обычный мальчик-пустоцвет, сирота. Вы же прекрасно понимаете, что из себя представляет моя семья! Мы с вами ведь знаем, как все будет дальше! Это ведь невозможно, просто невозможно!

Анастасия Юрьевна? Кузевич-Легенькая? С кем она там говорила? Нет, что с какой-то девчонкой — это понятно, но… Блин, не хотел бы я быть на месте того парня, о котором шла речь. Вторая, которая помоложе просто-напросто смешивала его с дерьмом, если называть вещи своими именами. Мол, он ей не ровня! По мне — именно так это и звучало.

А потом в голове у меня что-то щелкнуло, и я все понял.

— Эля, — сказала психолог. — В конце концов — мы живем в Государстве Российском. У нас каждый волен выбирать, где и как жить, даже кабальный работник из юридики! Ты же не кабальный работник!

— Выбирать? Я — Ермолова из семьи величайших темных магов России! — они прекратили шептаться, голос ее дрожал. А еще — на небе разошлись тучи и белая ночь вступила в свои права, так что я отлично видел, что это и вправду Эля, сомнений быть не могло. — Видимо, даже вы не понимаете, что это такое!

Меня как пыльным мешком по голове стукнули. Я стоял и держался за дерево, и не мог поверить в то, что слышу. Оно никак не могло сойтись в моей голове во всем ее поведением в последние дни, с тем, как Эля на меня смотрела, как улыбалась, как… Как ответила на мой поцелуй! Но, с другой стороны — услышанное отлично ложилось на все ее странности, на вот этот рюкзачок на стульчике рядом с ней, на