Журналист: Назад в СССР - Веха

Мысли вдруг лихорадочно понеслись в моей голове, будто вода, которую я тщетно пытался удержать в сжатом кулаке. Перед моими глазами пестрой кинолентой пробежали события последних дней, и в основном — неприятности, которые мне довелось пережить и испытать на собственной шкуре в этом своём новом существовании. И дольше всего память зацепилась за неожиданный визит в мою квартиру качка вместе с таинственным незнакомцем, у которого я слышал только голос. А также — за неприятные воспоминания, против воли, о том, как этот накачанный тип профессионально мутузил меня не пойми за что. Но зато теперь я вновь с удовольствием представил, как во дворе двигаю ему в колено, и тот складывается пополам от боли и неожиданности.

Нормально так врезал, ага! Надо будет при встрече спросить этого урода, как там ножка, не болит, часом?

Странно, но от этого воспоминания вместо удовлетворения или хотя бы злорадства мне почему-то стало жутко тоскливо на душе. Словно холодом повеяло из-под неприкрытой двери. Я теперь будто взглянул на себя со стороны с упреком: что ты вообще тут делаешь, серьезный, солидный, уважаемый в узких журналистских и не только кругах, мужчина? Тебе еще не надоела эта неопределённость? Болтаешься между двумя столетиями, как цветок в проруби…Бегаешь от каких-то уродов, заводишь пустые, ненужные тебе самому знакомства, и при этом постоянно врешь, всем и каждому, потому что иначе нельзя, потому что правды не раскрыть без риска тут же очутиться в сумасшедшем доме.

Может, и вправду, попробовать пустить в ход этот треклятый камень? Ведь если взглянуть на мое нынешнее положение в этом давнишнем мире Советского Союза эпохи развитого застоя, как шутили когда-то мы в студенческих компаниях, то сразу станет видно, насколько оно неустойчивое и шаткое. Как будто кто-то ставит надо мной эксперимент, и он раз за разом проходит неудачно, и впору всё начинать сначала. А кто в этом виноват?

— Сам ты и виноват, Александр Якушев, — неожиданно раздался чей-то голос буквально рядом со мною. — Тебе бы действовать, двигаться, делать хоть что-нибудь, а ты расселся тут и дрыхнешь. Так всю жизнь свою и проспишь. А у меня, если тебя это так уж интересует, слегка болит, но я в полном порядке.

Я с усилием поднял голову. Она почему-то была тяжеленной, словно свинцом налитая, а чтобы раскрыть глаза, мне пришлось приложить немалое физическое усилие. Равно как и попытаться переварить его последнюю фразу, насчет того, что у него там болит.

— Да спи уж, спи… — проворчал качок.

Это был именно он! И одет так же, и в тех же темных модных очках. Интересно, зачем они ему ночью, когда и так вокруг тьма кромешная. Но как он успел ко мне подобраться, как отыскал в этих лесах? А я и впрямь потерял бдительность, убаюкал сам себя, будто уже в безопасности. А этот качок оказался поистине хитрым лисом — видимо, все это время крался за мной по следу и ни разу не сбился. Он что ли не спит совсем?

— Почему не сплю? — ухмыльнулся мой преследователь. — Без сна никак нельзя, это даже наше трудовое законодательство запрещает. Я и сейчас сплю, Якушев. И ты — мой сон.

— Спишь? — недоверчиво протянул я.

— Ну, да, — кивнул он. — Ночью все должны спать. А утром проснусь и тебя отыщу. Я ведь уже близко. Можно сказать, рукой подать.

— Вот как? — против воли усмехнулся я, хотя мне сейчас и было не до смеха. — И где ты сейчас, если не секрет.

— Ночую в милицейской машине, — ответил тот, пожав плечами. — Намаялись мы, пока тебя искали, Якушев. Профессионала ведь найти гораздо легче, все его действия более-менее понятны и предсказуемы. Но ты — дилетант, а с такими всегда труднее. Действия и поступки дилетантов непредсказуемы. Но их все равно найти можно. Просто на это уйдет больше времени.

— Вот как… — пробормотал я. — И почему тогда вы меня не сцапаете? Сам же сказал, вам до меня рукой подать. А вы тем более на колесах…

Некоторое время качок озадаченно глядел на меня, после чего неодобрительно покачал головой.

— Ну, ты и чепушила! Я же тебе русским языком говорю, Якушев: я сплю. Я сейчас в натуре сплю, понимаешь? Как же я тебя могу сцапать, если я сплю, во сне, что ли?

— А какого… нафига ты мне снишься тогда? — слегка обалдело спросил я, когда до меня медленно начал доходить смысл его слов.

— Вот чудак-человек!

Качок, похоже, недоумевал вполне искренне.

— Ты же сам меня спросить хотел. Вот я и пришел сказать. Слегка болит, но в порядке.

— Чего болит? — не понял я.

— Нога моя, — ответил качок и похлопал себя по коленке.

— А причем здесь… твоя нога причем тут?

Этот тип посмотрел на меня как на умалишенного, а затем и впрямь покрутил пальцем у виска.

— Не, ты все-таки чепушила, Якушев. Ты ж сам хотел меня спросить, как моя нога, не болит ли после того, как ты мне врезал. Но я тренированный и привычный, удары держать умею. Вот я тебе, считай и ответил. Все нормалек, типа.

Тут я в конец прибалдел. Он что, как-то услышал мои мысли во сне и приперся оттуда, из своего сна, в мой, чтобы ответить на мой вопрос? Это что еще за ненаучная фантастика⁈

Но, судя по его безмятежной физиономии, всё так и вышло. И, значит, мы сейчас спим с ним в одном и том же сне. Лично моем, кстати!

— Слушай, ну, раз уж так вышло, можно тебя спросить?

— Валяй, — вальяжно кивнул качок, но при этом демонстративно глянул на свои наручные часы — огромный электронный браслет, явно японский. Наверное, последний писк моды в СССР образца 1980.

— Какого фига вы ко мне привязались? На что я вам сдался?

Качок немного помолчал, после чего ответил совершенно равнодушным тоном:

— А это не ко мне вопрос, Якушев. Это всё мой босс, ему ты зачем-то сдался.

— А ему зачем? И кто он такой?

— Кто такой — даже я не знаю. Но платит хорошо и исправно. Мне этого достаточно. Меньше знаешь — дольше живешь, Якушев.

— А тебе, значит, все равно, от кого и за что деньги брать?

Я даже не пытался скрыть своего презрения.

— А-а-а-бсолютно… — ответил он, будто зевнул. И еще посмотрел на меня с эдаким сожалением. Сочувствует он мне, видите ли!

— Значит, если я тебе буду платить, ты и за ним будешь следить, за этим твоим… боссом?

Качок даже осклабился при этих моих словах,