Адаптация - Екатерина Насута

Глебу не оставалось ничего, кроме как повторить подвиг. К счастью, стена оказалась не такой и толстой. Не войлок – скорее плотный картон.

Айне ждала. К покрытому липкой слизью лицу приклеились сухие былинки. Волосы растрепались. И цветок повис, запутавшись в тонких прядях.

Девчонка выглядела старше, чем вчера. И даже старше, чем пару часов назад.

Мерещится, Глебушка, креститься пора.

– Ты идешь? – спросила она, глядя с неодобрением.

– Иду. Погоди. Еще вопросец. Ева хочет убить ее? В смысле царицу?

– Да. Пусть аналогия и не совсем верна.

– Ну так и ладушки. Чего дергаться? – Глеб огляделся. Коридор, в который они выбрались, мало отличался от покинутого. Разве что стены были с проплешинами. – Принцесса сама уничтожит монстра. Мир спасен. Благодарные жители заходятся в экстазе.

Айне посмотрела на него с жалостью и, сняв цветочек, сказала:

– Эпимирма Ванделя проникает в гнездо лептотораксов и убивает царицу. Но ее мотивация лежит вне области морали и нравственности. Она занимает освободившееся место и использует чужих рабочих особей для обеспечения собственного жизненного цикла.

– Так ты хочешь сказать…

– Ева спаривалась с тобой. И Ева спаривалась с Тодом, хотя мне неприятно констатировать этот факт. В ее матке зреют оплодотворенные яйца. Ей нужно место, где об этих яйцах позаботятся.

Вот только подробностей не надо!

И вообще девчонка ошибается. Ева – человек.

Она выглядит как человек. Она разговаривает как человек. Она ведет себя как человек!

И дроиды на людей похожи. И Кира. Она улыбалась и была счастлива. А эти вокруг тоже счастливы и не понимают, в каком они дерьме. И руки у них две, и ноги у них две, и голова одна, человеческая. А если так, то их следовало бы людьми считать. Но они не люди. А Ева? Проклятье, кому тут верить?

На все его аргументы Айне ответила небрежным пожатием плеч. И взяв за руку, сказала:

– Идем. У тебя будет возможность увидеть самому. Если, конечно, ты поспешишь.

И Глеб поспешил.

Глава 2. Здравствуй, Ева

Кабина лифта стояла на месте, лишь на цифровом табло менялись этажи. Но как же медленно они менялись!

– На золотом крыльце… – Ева улыбнулась отражению в темном зеркале. Отражение улыбнулось Еве. Они снова будут вместе.

Совсем скоро.

Седовласый человек раскладывал перед Евой пасьянс из пластиковых карт.

– Ваш паспорт. Ваша спецификация к чипу. Ваши кредитки. Ваша биография… – Седой подвинул папку к Еве. – Я надеюсь, вы осознаете всю сложность вашего положения.

Ева осознавала. Она смотрела на Седого, пытаясь запомнить – или вспомнить? – это лицо. Он сух, как прошлогодний лист, забытый между страницами книги. Он жив, как может быть жив змей, но о змеях Еве думать неприятно.

Он смотрит ей в глаза и улыбается.

– Вы живы, госпожа Крайцер, и поверьте, это уже победа.

Ева верит. Ей нравится чувствовать себя живой, несмотря на то, что жить – больно. Тело не желает привыкать к протезам, и Ева чувствует каждую мышцу, каждую кость. Она сгибает руки в локтях и любуется узорами на коже.

Она разгибает руки и смотрит, как разглаживаются разломы складок.

Она моргает, запоминая прикосновение век к склере.

И дышит жадно, как будто еще недавно ей не позволяли дышать.

– Читайте, – приказывает Седой. И Ева открывает папку. Смотрит на себя. Радуется. Ева красива. Во всяком случае та, что на фотографии.

Сухие строки соглашения убивают восторг.

– Я забуду? – Ева уточняет, хотя формулировки и без того предельно точны. Седой подтверждает:

– Да.

– То есть забуду все?

– Почти. Ваша остаточная память будет скорректирована в соответствии с данной установкой.

– А если я откажусь?

Еве не хочется терять память. Если пустить их в голову, кто знает, что они сделают с этой головой? Кем она станет после эксперимента?

Седой молча вынул из кейса револьвер.

– Вы меня убьете? Вот прямо здесь? В палате? – Ева смеется, но смех горький. Если понадобится, то убьют. И вообще не понятно, зачем им возиться с Евой, когда есть решение альтернативное?

– Вы сами себя убьете, – поясняет Седой. – Вы оставите предсмертную записку, в которой скажете, что не в силах справится с муками совести. Вы признаетесь в саботаже эксперимента. Вы будете чувствовать вину за смерть коллеги. Это достаточная мотивация для суицида. Револьвер ваш.

Ева знает. Она оставила револьвер дома, спрятав в сейф с отцовскими часами и портсигаром. Но что ее сейфы для умельцев корпорации?

– Все не так ужасно, Ева, – Седой сцепляет пальцы в замок. – Вы могли погибнуть, но не погибли. Вы могли попасть под следствие, но вас избавили и от следствия, и от суда, и от приговора. Вы получили второй шанс, и я настоятельно рекомендую воспользоваться им. Прочтите бумаги.

Ева читает. Странно видеть будущие воспоминания, развернутые в буквенном шифре.

– То есть я буду знать, что я работала на «Формику»? И что руководила отделом прикладной нейрофизиологии?

– Да.

– И что я продавала информацию?

Седой подвинул черную кредитную карту.

– Здесь двести тысяч. Вы были не слишком жадным шпионом. Скорее идейным.

– Но после несчастного случая и гибели Наташи меня раскрыли.

Кивок.

– И выперли из проекта…

– Да. Естественно, ваш чип был внесен в перечень неблагонадежных. Наукой заниматься вы не сможете.

– И кем я буду?

– Врачом. Хорошая профессия. Общественно полезная, – Седой не стал скрывать ехидства в голосе. Да кто он такой вообще?

Правая рука Адама. И левая рука Евы. Один на двоих, любимый плюшевый мишка, поделить которого никак не возможно.

– Вы сами понимаете, Ева, что это – единственный вариант. И не следует бояться. Мы просто заблокируем лишнюю информацию, а этот минимум… вы ведь не станете отрицать, что все здесь – правда?

Ева не стала. Она посмотрела на фотографию и на отражение в круглом зеркальце пудреницы. Она попытается запомнить себя такой, какая была сейчас, хотя и знала – бесполезно.

– Понимаете… это ведь буду не я. Совсем не я! – Ева толкнула папку к собеседнику, и тот перехватил, развернул и, закрыв, спросил:

– А вы уверены, что сейчас вы – именно вы?

Нет.

Янус сложил карты, выровнял стопку и подвинул к Еве. И револьвер подал, сказав:

– Выбирайте. Слово за вами.

Он не сомневался, что Ева сделает правильный выбор.

– Скажите… раз уж я все равно забуду, то уж теперь? Все-таки на кого же из них вы работаете по-настоящему?

– У Януса два лица. Оба из них – правда. До свиданья, Ева. Больше мы не увидимся.

Вот здесь он ошибся.

Лифт