Царевич Алексей: Золото Стеньки - Игорь Черемис

— Вот и хорошо, что мы поладили, — сказал я. — Только оружие перед досмотром сдайте. Один струг уже у причала — снимайте с него фальконет, свои пищали тоже положите на настил — и в сторону. Потом мы досмотрим, что не положено — изымем. И так далее.

Казаки зароптали. Разин что-то шепнул плюгавому, тот с готовностью кивнул и буквально ввинтился в кучку казаков.

— На дальнем челне с пушки чехол снимают… — шепнул мне Трубецкой. — И пищали достают. Не сдадутся казачки, биться придется…

— Знаю, — кивнул я.

— И, кажется, дальние челны — это добыча и полон.

Я посмотрел в ту сторону. Несколько стругов действительно отстали, но кто там на них находился, я не видел.

— Слишком сложно, царевич, — крикнул мне атаман. — Мы уж все разом причалим, быстро всё посмотришь, да мы и дальше пойдем, а то солнце уже на закат спускается, скоро надо лагерем вставать.

— У нас хорошие мытники, — ответил я. — Не бойся, Степан Тимофеевич, быстро проверим твои струги. Ещё до обеда дальше пойдете.

— А и пойдем! Только без досмотра!! — крикнул Разин и повернулся к своему флоту: — Ты ещё не всё знаешь!

— Чего же я не знаю, Степан Тимофеевич?

— Предатели вокруг тебя! Предали тебя, царевич!

И словно в ответ на эти слова с северной стены крепости ухнула одна из пушек. Я оглянулся — костер на Мамаевом холме уже загорелся, и, судя по клубам дыма, в него сейчас активно подкидывали свежую траву. Значит, на «Орле» заводят канаты на струги, там готовят вёсла и скоро мой фрегат ударит в спину тем казакам, что шли по Ахтубе. Ну а спереди их встретят пушки и пищали стрельцов.

— Предательство случается, Степан Тимофеевич, — я повернулся к Разину. — Только не оно выигрывает битвы. Эту ты уже проиграл. Оружие на землю и руки вверх. И упаси вас Боже, казачки, глупости какие совершать…

— Айда, братцы! Засада!

Это завопил плюгавенький, и его крик поддержали остальные казаки со струга Разина, которые разом кинулись в нашу сторону. На остальных ударили вёслами и резво понеслись в сторону берега.

Я выждал, когда передовой отряд достигнет полосы, на которой уже не было ни одной травинки, и прокричал в рупор:

— Огонь!

И замер.

Одно дело — расчеты и натурные испытания. И совсем другое — настоящий бой.

* * *

Две телеги, стоявшие по обе стороны от причала, подозрений у казаков не вызвали никакого — стоят и стоят, мало ли зачем телеги могут стоять? И на суетившихся рядом с телегами мужичков в самой затрапезной одежонке тоже внимания никто не обратил. Но на последнем совете мы все пришли к одному выводу — Разин не даст досматривать его суда, а попытается организовать высадку основных сил, причем пожертвует для этого теми казаками, которые сойдут с ним на берег.

Моя полусотня, наверное, смогла бы выдержать натиск пары десятков почти безоружных казаков без огнестрельного оружия, но я не хотел полагаться на случай. Елагин тогда и предложил использовать пару крепостных фальконетов, зарядив их картечью — он называл её «дробом» — и расположив в стороне, чтобы выстрелами накрыть как можно больше нападавших. Его план приняли, после испытаний разметили спуск к пристани, так что моя полусотня стояла конусом, острым углом вперед. Меня и Трубецкого от обстрела прикрывали мои Иваны с самодельными щитами, и всё равно мне было страшновато. Но всё прошло, как задумывалось.

Казаки не успели сформировать плотное построение — они начали бежать с тех мест, где были, кому-то пришлось спрыгивать со струга, кто-то замешкался, чтобы достать саблю или подхватить пику. Поэтому под спаренный залп попала неорганизованная толпа, в которой картечь разгулялась на все деньги — передовой отряд был буквально выкошен крошенными свинцовыми пульками. Убитых, правда, было мало — но пораненными оказались чуть ли не все. Довершили дело стрельцы, которые организованно задвинули меня, князя и Иванов за свои спины, прицелились и выдали нестройный залп по уцелевшим.

Затем стрельцы повернулись спиной к белому облаку дыма и крикам раненых, дисциплинированно сделали двадцать шагов, остановились, развернулись — и перестроились в два ряда. Первый, с заряженными пищалями, напряженно всматривался вперед, а второй начал быстро заряжать своё оружие. Всё это мы тоже отработали на тренировках, хотя я обоснованно боялся, что кто-то собьётся. Но выучка кремлевских стрельцов оказалась выше всяких похвал.

Дым быстро отнесло в сторону, и я увидел место побоища. Разин остался на месте, и залп его не задел; он даже не успел достать свой пистолет или саблю — так и стоял, засунув большие пальцы за пояс. У его ног сидел тот плюгавый казак, зажимавший рану на ноге. Все остальные лежали между причалом и нашими линиями — кто-то замерев навсегда, а кто-то ещё шевелился, пытаясь что-то сделать с ранами. А к берегу быстро приближались остальные струги казачьей ватаги.

И тут меня удивил Попов — он что-то коротко крикнул, и его десяток буквально с места в карьер рванул к атаману. Разин заметил опасность, оглянулся на свой флот, понял, что тот ещё далеко и не успеет на помощь — достал пистолет, попытался выстрелить, но рассыпал порох с полки, чертыхнулся, выхватил саблю.

Я уже открывал рот, чтобы что-то крикнуть вдогонку стрельцам Попова, но те быстро показали, что не собирались вступать в рукопашную схватку в этим медведем. В Разина полетел непонятно откуда взявшийся аркан — он его разорвал могучими плечами. Второй аркан он сумел отбить, как-то удачно махнув саблей, но третий и четвертый захлестнули его руки, фехтовать он уже не мог, так что лишь пытался ударить лбом в первого подбежавшего стрельца, но тут же получил тыльной стороной бердыша в висок и камнем свалился на землю.

— Атамана убили! — этот крик опешивших казаков, кажется, должны были услышать если не в Астрахани, то в Камышине.

Я всё ещё наблюдал, как стрельцы вяжут Разина и его верного Горилку — тот пытался сопротивляться, но с его раной этой было бесполезно, — а потом почувствовал железную хватку на плече.

Я обернулся — это Трубецкой.

— Царевич! — крикнул он, увидев, что привлек моё внимание.