Царевич Алексей: Золото Стеньки - Игорь Черемис

тот, что стоял между Царицыным и Дмитриевском был подхвачен ещё во время плавания. Теперь у меня под рукой была грозная сила — семь сотен стрельцов, если учитывать местных, царицынских, десять условно трехфунтовых пушек из Пушкарского приказа, а также четыре «единорога», которые мы с помощью всё тех же волов и какой-то матери сумели перетащить на новый бастион, спешно насыпанный у южной стены крепости.

«Наши» пушки встали западнее Царицына, где-то за километр до небольшой мели — там находился вполне проезжий брод, над которым могли пройти и струги с дощаниками. «Орёл» бы уже не прошел, даже если его облегчить до исходного состояния — осадка в два метра слишком ограничивала возможности этого судна в российских реках.

Корабль мы вовсе оставили на Волге, загнав в восточную протоку у расположенного выше крепости Денежного острова. Вернее, это в будущем он станет Денежным — об этом нам рассказывал экскурсовод, когда я ещё в школе ездил в Волгоград вместе с классом. Сейчас этот остров звали просто — Разбойным, потому что за его деревьями любили укрываться лихие люди. Впрочем, на нас они, кажется, не отреагировали, а то их там и вовсе не было — местные рассказывали, что последний раз всяких «воров» там видели года три назад. Я не исключал, что они ушли с Разиным за его «зипунами».

«Орёл» вместе с тремя стругами ждал сигнала, которым мы условились считать дым от большого костра, сложенного на Мамаевом холме за северной стеной крепости. Меня немного расстраивало, что мгновенного появления кавалерии из-за холма не получалось — «Орлу» надо было проплыть где-то десять километров, а это даже по самым оптимистичным прикидкам Бутлера должно занять около часа. То есть нам нужно было связать казаков боем на это время — а даже я понимал, что час сражения это очень и очень много. Но Трубецкой был настроен решительно.

К тому же и собственная кавалерия у нас имелась — та самая полученная в Казани сотня татар, очень умело обращавшихся с луком и небольшим копьецом и не признававших огнестрельное оружие. К ним мы набрали два десятка охотников из стрельцов — тех, кто хорошо умел ездить на лошадях, отданных нам калмыками. Эти стрельцы основным оружием имели свои бердыши, а также я от щедрот выделил им все купленные в лавке купца Мейерса пистолеты — получился эдакий эрзац кирасирского эскадрона, с которым я, честно говоря, не очень представлял, что делать. В голове смутно бродили мысли про «стратегический резерв», но как это будет реализовано на практике — я не знал. Пока этот эскадрон столовался в царицинском посаде — небольшой деревушке для здешних крестьян, что выросла северо-западнее крепости — и отрабатывал хоть какое-то взаимодействие между собой.

Совсем убирать фальконеты с крепостных стен мы не стали — по паре оставили на каждой башне, что была обращена к Царице. А остальными оснастили струги, добавив к ним пушечки, что стояли на палубе «Орла» — одну я, правда, Бутлеру оставил, поскольку тот просто в ужас пришел от того, что его корабль останется без средств ближней обороны. Стрельцов за таковую он почему-то не считал. Но в результате у нас получилась неплохая плавучая батарея, которая могла нанести неприятелю серьезный ущерб — если подберется к нему примерно на сто шагов и избежит встречного огня.

Вернулся и Дорманн, который сразу же запросил аудиенцию. Но на разговор с ним я после некоторых размышлений позвал и Попова, и Трубецкого.

* * *

— Зачем ты вообще к ним с этим полез? — я вскочил и начал нервно ходить по палатке.

Дорманн удивил меня безмерно. Если он и был шпионом, то играл как-то слишком тонко для моего неискушенного аспирантского умишка. То, что он будет скупать добычу у казаков, было мне известно — собственно, за этим я его и посылал в Астрахань, это было главным и фактически единственным поручением, которые я ему дал. И в этом деле он отличился на полную катушку. Россыпи драгоценных камней, меховая рухлядь, небольшие упаковки со специями, золотые сосуды явно религиозного, пусть и не православного назначения — на всё он потратил меньше тысячи рублей, хотя даже по очень скромным оценкам это добро тянуло на пару сотен тысяч.

— Ну как же, царевич, я же должен был доказать, что со мной стоит иметь дело? — удивился голландец. — Даже у атамана немного выкупил, потому что тому не хватало на какую мелочёвку для его наложницы…

— Наложницы? — не удержался я.

— Пленная персиянка, — пояснил Попов. — Добыл её где-то, так что она теперь на его струге живет.

«О господи, легенды всё-таки не врали», — подумал я. Впрочем, сути это не меняло — Разина всё равно надо было останавливать. Ну а с княжной разберемся, когда она окажется в наших руках, вместе с остальной добычей казачьей ватаги.

— Понятно, — кивнул я. — Так что ты, герр Дорманн, им наплел? Где нам теперь казаков ждать?

— А всё там же! — радостно ответил он. — Я уже осмотрел приготовления — они вполне достойные. Только нужно дальнюю батарею перевести в крепость, чтобы закрыть доступ с большой реки. Ещё там же на берегу нужно накопать скрытых рвов, а конницу вывести из посада и расположить севернее, в виду фрегата.

Уж не знаю, о чем этот Дорманн сговорился с Разиным, но атаман решил прорываться с боем мимо Царицына на Царицу и переволок. Но атака должна быть хитрой — часть ватаги пойдет открыто, остановится вне досягаемости пушек и начнет переговоры о проходе. А половина казаков после Черного Яра сворачивала в Ахтубу, где вода была почти стоячая, но глубина не подходила для плавания нагруженных морских стругов. По этой Ахтубе они выходили на Волгу выше Царицына, высаживались на берег и атаковали крепость с севера, где никакой защиты толком не было. Про пушки, которые мы перенесли на южный бастион, казаки не знали, но вот про то, что крепостные орудия смотрят на Волгу, были в курсе. И, в принципе, Дорманн предлагал правильное решение — организовать ещё и оборону с северной стороны, а дальнюю батарею, которая должна простреливать Царицу у известного всей округе брода, вовсе убрать. Если Разин твердо решил взять Царицын, то дальше он не пройдет, а пять стволов по нынешним временам — это пять стволов. К тому же и