Фантастика 2025-168 - Сергей Леонидович Орлов

— А вы разве не в Яблоневый Сад ходили?

— Наши приятели устроили готовку прямо в саду, — пояснил я и поведал, какую шутку придумали князь и мой новоявленный родич.

— До чего же хитрый этот Станислав Александрович! — восхитилась девушка, когда я завершил рассказ. — И знакомства завел, и девушку отхватил…

Она смутилась, когда Фома покачал головой.

— Ой, простите! Вы не подумайте, я не подслушивала. Но утром Фомушка рассказывал эту историю нашей болезной. А дверь была открыта.

— Все в порядке, — успокоил я Иришку. — Эта история теперь будет на слуху у всего Петрограда. Шутка ли — дочь судьи по собственной воле лишилась прав и своей фамилии, чтобы исполнить старинный закон.

— Отец наверно должен ею гордиться… — осторожно предположила кухарка. — А господин Морозов будет заботиться, чтобы она не скучала у него в загородном доме.

— За ним не заржавеет, — пробормотал я.

На мою тарелку легла первая пара пышных румяных сырников. Фома тоже не остался обделенным.

— А что Евсеев? Не заходил утром? — спросил я, поливая лакомство нежной сметаной и накладывая сверху вишнёвое варенье из низенькой баночки.

— Он каждое утро приносит газету и булки, которые нам приносят к воротам… Сегодня еще и творог доставили. Евсеев сам договорился с молочником с рынка. Оказалось, что тот страсть как хочет увидеть самого некроманта, а наш дворник намекнул, что по утрам вы иногда выходите во двор раскурить трубку.

— Так я же не курю, — хмыкнул я.

— Однако намедни из табачной лавки вам доставили в подарок большую коробку сигар. Евсеев предложил оставить ее в приемной для особенных гостей, которые будут к вам захаживать.

— Вредно это, — пробасил Фома. Но тут же добавил: — Помню, наша женщина очень уважала сигаретки, которые вкусно пахнут, пока их не разожжешь. Она иногда их жгла, когда дома никого не было. А я всегда чуял…

Мы замолчали.

— Она обязательно проснется, — негромко произнесла Иришка. — Я вчера ходила в храм и зажгла свечу за ее здравие.

— Странно, что ты никогда не боялась нашу Любовь Федоровну, — сказал я.

— А чего ее бояться? — удивленно ответила девушка. — Да и я ничего дурного в доме не делала. А в народе говорят, что бояться надо живых.

— К слову, о живых, — заговорил я, словно невзначай. — Я вот тут на днях повстречал интересного человека. И он рассказывал, что встретил странных существ.

— Каких? — невинно осведомилась девушка, выкладывая на мою тарелку еще одну порцию сырников.

— Он говорил, что они с виду совсем как люди, а когда пожелают — обращаются в зверей.

Иришка как-то странно покосилась на меня и сухо уточнила:

— Когда пожелают, говорите?

— Угу.

— И в каких же зверей?

— Ну-у, вроде больших котов, — протянул я, намазывая вареньем кусочек поджаренного творога.

— А точно не собак? Я вот слышала, что перевертыши бывают псовыми.

— Откуда слышала? — удивился Питерский.

— Батюшка мне сказки сказывал, — отмахнулась девушка. — Говорил, что когда наступают голодные времена, то в город захаживают люди, которые вовсе не люди. Говорил, что у них головы песьи. И горе с ними приходит.

— Почему горе? — нахмурился я.

— А чего хорошего может прийти с собаками? — предположил Фома и тут же мотнул головой.

— Батюшка говорил, что они приходят злыми и поедают всех, кто попадется им на пути… Но, насколько я помню, он уверял, что меняться они могут только на полную луну, а не когда пожелают. А вот те, кто может меняться, когда им вздумается — совсем другие. Они не злые, а хитрые. Батюшка говорил, что их надо кормить вкусно, и тогда они не станут никого есть…

— Потому ты и научилась готовить? — спросил я шутки ради, но насторожился, заметив серьезный взгляд девушки.

— Вы надо мной не смейтесь, Павел Филиппович! Мой батюшка со своей семьей раньше на лесопилке работал, далеко за городом. И такого повидал, о чем в столице слыхом не слыхивали. Он рассказывал мне много разных историй. И сдается мне, что часть из них правда.

— И про перевертышей? — беспечно спросил я.

— И про них, и про оборачивающихся зверями…

— А это разные виды?

— Перевертыши только вид меняют, а внутри хоть немного, но остаются людьми. А оборачивающиеся вовсе перестают быть людьми, когда зверь занимает их тело… Вот их и стоит бояться.

— Умный у тебя был батюшка, — пробасил Фома.

— Он в город ради матушки переехал, потому что она не хотела жить в деревне. Боялась, что детям там будет тяжело жить, да и родительский век будет недолог. Да только батюшка не смог бросить хорошую работу и потому на вахту ездил. В одной из таких поездок и сгинул.

Девушка тяжело вздохнула и утерла глаза уголком передника.

— Простите, что напомнил о вашей потере, — извинился я.

— Что вы, Павел Филиппович! — отмахнулась Иришка. — Мы о батюшке только добром вспоминаем. Много лет прошло с тех пор. Матушка так и не решилась привести в дом другого мужчину — боялась, что станет нас обижать и поколачивать. Мы ведь до того мирно жили, и горя не знали. Хотя батя у меня был мужиком крепким, его во дворе побаивались. Думали, что такой и зашибить может. Мало кто знал, что он был хорошим охотником. Без ружья в лес не ходил.

— Грозный у тебя батя был, — озадачился Фома.

— Добрый, — добавила Иришка и вздохнула. — Он меня очень любил. И на самом деле верил в оборачивающихся. Потому и велел мне всегда носить с собой нож.

— Нож? — спросили мы с Питерским одновременно.

Девушка усмехнулась и вынула из-за пазухи небольшой кулон в виде кинжала из камня. Он висел на длинной цепочке.

— Батюшка говорил, что этот камень ранит всякую нечисть. А на обычных людей не действует.

Девушка вдруг стянула через голову украшение и сунула в руки Фоме. Тот растерянно взял камень в ладонь и показал мне.

— Не жжется? — вырвалось у меня.

— Обычный камешек, — удивленно отозвался парень, рассматривая предмет.

— Мне хочется верить, что он волшебный, — ответила девушка. — И защищает меня от дурного.