Восхождение - Алим Онербекович Тыналин

вызовет подозрений. На второй день официально представляемся китайскому руководству КВЖД. Наша первая исследовательская точка — станция Аньда, в семидесяти километрах от Харбина.

— Именно оттуда начнем продвижение к Цицикару? — уточнил я.

— Да, по официальной легенде мы должны проверить все станции на линии Харбин-Цицикар. Это даст нам легальную возможность находиться в интересующем вас районе.

Александров достал из внутреннего кармана пиджака узкий конверт:

— Последняя информация от нашего консульства в Харбине. Японцы усилили военное присутствие. Войска Квантунской армии проводят учения в непосредственной близости от КВЖД. Официально — плановые маневры, но масштаб настораживает.

— Инцидент приближается, — задумчиво произнес я, вспоминая историю Мукденского инцидента из своего прошлого-будущего.

Александров внимательно посмотрел на меня:

— Поразительная точность ваших прогнозов, Леонид Иванович. Откуда такая уверенность?

Я выдержал его взгляд, мысленно благодаря Мышкина за подготовку убедительного объяснения:

— Аналитика, товарищ Александров. Экономические факторы, стратегическая ситуация, психологический портрет японского командования. К тому же, сентябрь идеален для военных операций в Маньчжурии. Дороги просохли после летних дождей, но еще не наступили осенние холода.

Полковник удовлетворенно кивнул:

— Разумно. Но должен предупредить, если ваш прогноз верен, и японская агрессия начнется в сентябре, наша миссия будет под угрозой. В случае военных действий придется эвакуироваться немедленно, даже ценой невыполнения основной задачи.

— Не волнуйтесь, — я постарался говорить уверенно, — у нас достаточно времени. Лето только начинается, а для первичного подтверждения нефтеносности района нам хватит двух недель.

На четвертый день пути, где-то в районе Красноярска, к нам в купе зашла Кравцова с предложением проверить техническое оборудование. Мы разложили на полке специальные инструменты, замаскированные под обычные измерительные приборы.

— Уникальная разработка, — с восхищением отметила она, осматривая прибор, внешне похожий на теодолит, но на самом деле представлявший компактную буровую установку для взятия образцов почвы. — Институт геологии превзошел сам себя.

— Вороножский специально модифицировал реактивы для полевого анализа, — добавил я, показывая небольшой футляр с пробирками. — Капля этого раствора может обнаружить нефть в пропорции один к миллиону. Идеально для скрытого пробоотбора.

Архангельский проверил работу механизмов:

— Все функционирует безупречно.

К вечеру пятого дня пути ландшафт за окном снова изменился. Мы приближались к Байкалу.

Величественное озеро появилось внезапно. Огромная водная гладь, сверкала в лучах заходящего солнца, окруженная горными хребтами, уходящими к самому горизонту.

— Священное море, — благоговейно прошептал Архангельский.

— Настоящее чудо природы, — согласился я, любуясь пейзажем.

Участок Кругобайкальской железной дороги потребовал снижения скорости. Поезд осторожно двигался по извилистому пути, проложенному в скалах.

Многочисленные тоннели, мосты через горные речки, каменные галереи. Все говорило о титаническом труде инженеров, построивших эту магистраль.

Вечером того же дня к нам в купе заглянул Воронцов с последним выпуском «Правды», полученным на одной из станций. Мы углубились в чтение, изучая последние новости.

Через шесть дней после отправления из Москвы наш поезд прибыл в Читу, последний крупный советский город перед границей. Здесь нам предстояла пересадка на другой состав, следующий по КВЖД до Харбина.

На привокзальной площади Читы нас встретил представитель местного отделения ОГПУ в гражданской одежде.

— Товарищ Краснов? — негромко спросил он, подойдя ко мне. — Лещенко, уполномоченный пограничного отдела. Имею инструкции сопровождать вашу группу до границы.

— Рад встрече, товарищ Лещенко, — я пожал его сухую, крепкую руку. — Какие новости с границы?

— Обстановка напряженная, но контролируемая, — ответил он, помогая грузить наши чемоданы в грузовик. — Японцы усилили патрулирование своей стороны. Наши пограничники в повышенной готовности.

Мы разместились в гостинице «Забайкалье», невзрачном двухэтажном здании с потертой мебелью, но чистыми номерами. Вечером в моем номере собрался импровизированный штаб экспедиции.

— Завтра в восемь утра отправляемся на станцию Маньчжурия, — сообщил Лещенко, расстилая карту на столе. — Это пограничный пункт. После проверки документов и багажа пересаживаетесь на китайский поезд до Харбина. В пути еще около двенадцати часов.

— Насколько тщательная проверка? — спросил Перминов, явно беспокоясь о специальном оборудовании.

— Поверхностная, — успокоил Лещенко. — Китайцы проверяют в основном личные документы и визы. На техническое оборудование почти не обращают внимания, особенно если оно оформлено официальными бумагами для работы на КВЖД.

Александров развернул инструкцию по прохождению границы:

— Всем запомнить — никаких лишних разговоров с проверяющими. Отвечать только на прямые вопросы. Документы предъявлять без суеты, но и без излишней медлительности. Техническое задание на обследование пути переведено на китайский и японский языки. При необходимости предъявлять.

Вечер накануне пересечения границы прошел в атмосфере напряженного ожидания. Каждый участник экспедиции проверял оборудование, документы, мысленно готовился к переходу в другой мир, Маньчжурию, где нам предстояло работать в условиях постоянной слежки и потенциальной опасности.

Станция Маньчжурия встретила нас промозглым августовским утром. Серое небо, мелкий дождь, грязная привокзальная площадь с лужами. Пограничный город казался унылым и неуютным.

Пограничный контроль прошел на удивление гладко. Китайские чиновники, облаченные в потертые кители европейского покроя, но с традиционными фуражками, снабженными знаками новой власти, проверили наши документы без излишнего рвения. Японский офицер, присутствовавший при процедуре, лишь мельком взглянул на бумаги и даже не стал их листать.

— Техническая комиссия КВЖД, — перевел наши документы китайский чиновник для японца. — Следуют до Харбина.

Японец равнодушно кивнул и отошел, явно не заинтересовавшись очередной группой советских специалистов, каких немало работало на совместной дороге.

После таможенного досмотра нас проводили к китайскому поезду. Вагоны оказались существенно менее комфортабельными, чем на Транссибирской магистрали.

Жесткие деревянные полки вместо мягких, тусклое освещение, запах сырости и дешевого табака. Но главное преимущество, отдельные купе, сохранилось, позволяя нам относительно свободно обсуждать дальнейшие планы.

Поезд тронулся, и мы углубились в территорию Маньчжурии. Пейзаж за окном разительно отличался от сибирского.

Бескрайние равнины, покрытые низкой растительностью, изредка прерываемые холмами или небольшими рощами. Многочисленные деревушки с глинобитными домами, крестьяне в традиционной одежде, работающие на рисовых полях, картина словно из другого века.

— Обратите внимание на характерный рельеф, — негромко произнес Архангельский, указывая на пологие возвышенности к северу от железной дороги. — Идеальные геологические условия для формирования осадочных пород. Структура напоминает Ромашкинское месторождение.

Я понимающе кивнул. Даже без специальных геологических изысканий опытный взгляд мог выделить перспективные районы.

Воронцов, сидевший у окна, неожиданно напрягся:

— Посмотрите, — он указал на группу японских военных, проводящих какие-то работы рядом с полотном железной дороги. — Это явно не обычный патруль.

Мы все подтянулись к окну. Действительно, в нескольких сотнях метров от дороги японцы установили палатки и какое-то оборудование.