Броня Молчания - Владимир Осипцов

— Мне надо будет с вами поговорить, Ваше Высочество… — отводя невидимый взгляд, первым начал драгонарий: — Потом. После всего этого… Спросите, где моя каюта, вас проводят…

— Как он?

— Плохо, госпожа ведьма, плохо… Он… Извините. Он просил вас поспешить. Врачи говорят — он скоро потеряет голос.

— Он… умирает⁈

— Врачи говорят, что он выживет, если будет желание жить. Но… Может, вы поможете!.. Нет у него такого желания…

— Ладно…

— Идите, идите…

(В другое время б она…)

Маленькая принцесса набрала воздуха, и, спрятав слёзы, переступила порог палаты. И сразу же схватилась за косяк, чтобы не убежать — перед ней, пугающе обнаженный своими ранами, лежал Мамору…

Сорочий мост Мамору Явара

…Врачи не стали бинтовать его тело, и уж тем более — укрывать одеялом. Словно специально, для того, чтобы ещё больше напугать и без того зарёванную сестрёнку. Ноги у старшего брата сгорели до костей — спёкшаяся в бурый шлак плоть начиналась от середины бёдер, живая плоть — почти что с поясницы, но кожу уже не покрывало привычное красно-оранжевое сияние, а чёрный, с цветом окалины, ожог. Крылья без перепонок — словно уродливые пальцы, на животе и груди — разрезы до живого, шевелящегося мяса. Такие же надрезы на сгибах рук (руками он мог двигать), с почему-то удивительно красивыми, прозрачно-чёрными когтями, а лицо… лицо — страшная безглазая маска злого духа — словно в издёвку украшенное парой разрезов от углов рта. Одной вверх — в невероятно нахальной улыбке, а другой вниз — в гримасе показной печали. И, когда брат говорил, сквозь них жутко проглядывала шевелящаяся желтая мускулатура щёк.

— Здравствуй, Малышка… — вот что он говорил: — Знаешь, сейчас чувствую, что ты здесь — и вижу тебя вновь восьмилетней, как в тот день, когда я улетал в Академию…

— С Днём рождения, брат… — непривычная, высокая кровать не позволяла присесть рядом на полу, куда влекли её ослабевшие ноги, и, следивший за принцессой ученик лекаря, продемонстрировал чудеса ловкости, буквально из-под неё выдернув стул для призраков и подставив негорючую табуретку.

— Спасибо. Ты всегда была щедра на подарки… — сарказм почти не вышел.

— О, брат, да ты только выздорови, я… я отдам тебе всё, что у меня есть, я с тобой никогда не поспорю, брат, я… я вернусь домой, если ты прикажешь!

— Не… надо… Поздно уже… — он, похоже, ощутил отчаянную честность в словах сестрёнки: — Господин лекарь, оставьте нас!

— Вы уверены, Ваше Высочество⁈

— Да, буду обязан.

— Ладно. Когда молчите, старайтесь дышать через эту штуку, вот, подтягивайте к носу и дышите. Госпожа, проследите, чтобы он так делал, и не давайте ему много говорить.

— Спасибо. Я сама буду делать это за него.

Лекарь ушел, семеня в длиннополых лхасских одеждах.

— Он закрыл дверь?

— Да.

— Ты взяла мою руку?

— Да.

— Совсем ничего не чувствую… Только не говори, что целуешь!..

— Не скажу…

— Сестрёнка… Знаешь, что родители нас подозревали в кровосмешении?

— Что⁈

— Сэнсей учудил. Ходил предо мною извиняться… Знаешь — как всегда, опять не подумав, брякнул, а родители и схватились за идею… Ну что молчишь, ты хоть улыбнулась⁈

— Если ты выздоровеешь, я… я согласна…

— Что-о⁈ Тебя опять головой стукнуть? Соображай, что говоришь!

Сестрёнка в первый раз улыбнулась. Детская угроза «головой стукнуть», с тех времён, когда он единственный раз хотел такую непослушную и зеленоглазую отшлепать, а вместо этого нечаянно стукнул головой, как-то смягчила обстановку. С тех пор брат никогда не поднимал руку на сестрёнку, даже в шутку — только грозил «головой стукнуть» если сильно расшалилась. Она ухватилась за это воспоминание как за ниточку, ведущую из окружения печалей.

— Дурачок, я согласна улыбнуться!

Брат откинулся на изголовье и клокочущее рассмеялся, сорвавшись в кашель. Обеспокоенная девочка прижала к его лицу респиратор, и долго держала, пока дыхание не успокоилось.

— Перестань, — сказала она: — Я буду говорить всё, что ты хочешь, лишь бы ты жил… — она прижала его страшную руку к нежному лицу — быть может, хоть так он почувствует её слёзы!

Свежие швы отдались болью, коснувшись заскорузлой коросты. Пусть! Сердце болело в сто крат сильнее…

— Кстати, о «сказать». Проверь, к дверям подошел самурай⁈

— Да.

— Ты не проверила. Вы всё ещё держишь мою руку. Ты… плачешь⁈..

— Да…

— Не надо… Не надо, а то сейчас я сам заплачу!.. Проверь, пожалуйста, это важно…

…

— Да, он там стоит.

— Значит, можно говорить. Ты заменишь меня. Это уже решено. Я договорился с отцом — он сказал, что если окажешься достойна, повысить тебя до начальника штаба, а потом, если… (сестрёнка дала ему подышать)…победим, то я должен отправиться с господином драгонарием на Амаль, как… заложник, а ты вернёшься с войсками домой, как… победительница. Теперь же… ты главная… Отец пошлёт кого-нибудь из родни на Амаль сразу же, как получит подтверждение о моей кончине. Ты же… береги себя… Это… главное… Ты… не знаешь последней тайны…

Девушка заметила, что сразу после респиратора его голос становился чётче, и теперь злоупотребляла им, когда не могла разобрать слова.

— Я… я все эти годы носил титул, которого не заслуживал… Я не наследник Престола Огненного Кулака…

— Как⁈.. — да, она помнила, его однажды уговорили отказаться от престола — в пользу Сабуро. Но тот не принял такой несправедливости, и, в свою очередь, отказался в пользу Мамору. Неужто её второй брат оказался не столь…

— Нет… Это не Сабуро… Я не знаю, сколько времени ещё смогу говорить, но… Слушай… Как ты помнишь, родители были против Ёсико… Как, кстати, и дедушка Хакамада… Это он устроил её болезнь, теперь я не сомневаюсь!………. Да, вернёмся. Тогда твоя мать и придумала обменять её на престол… Неудивительно… Неудивительно, что я согласился! Но Сабуро — молодец! — повернул всё по-своему! Я, кажется, даже ходил его уговаривать, рыдал у него на плече, но он сказал, что… что в подобной мерзости участвовать не желает… даже если я сам хочу в неё влипнуть… Он думал уговорить родителей, но они перекрутили всё по-другому…

— На меня, что ли⁈..

— Нет… Ты же всё-таки женщина… На твоего первого сына…

—