Железнодорожница 2 - Вера Лондоковская

ее детей ради другой юбки. А вы знаете, что летом Володька встречался с женщиной с Угольной, у которой двое детей? — я решила не щадить нашу гостью. Пусть лучше сразу увидит всю картину, чем будет лелеять пустые надежды и метаться в своих заблуждениях. — Человек такой, понимаете? Не женщины такие, а он такой!

— Ну, а что же мне делать? — растерянно смотрела на меня Анна Федоровна. — Как быть? У меня мужа нет, родных нет. Как со всем справиться? Может, вы все же сходите со мной к этой Маше, и мы поговорим с Володькой?

— Вы извините, но я туда точно не пойду. Не хочу лезть в эту… — я не могла подобрать слов. — Вы думаете, я Машу поддерживаю? Нет, я ее осуждаю. Как она не понимает, что общением с этим человеком причинит боль и себе, и своему сыну? Он ведь покажет себя рано или поздно. Извините, но нет, не пойду.

— Очень жаль, — вздохнула женщина, — придется самой идти.

— А вы знаете адрес?

— Конечно, Светлана мне записала.

Ох, уж эта Светлана! И чего неймется? Не может забыть, что Володька ее отверг? Как сказал бы Вадим, дура баба. Давно бы нашла порядочного мужика и забыла про ошибки молодости.

Надев плащ и обувшись, Анна Федоровна столкнулась в дверях с дедом и Риткой, которые как раз вернулись с прогулки.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Ритка, глядя снизу вверх на незнакомую представительную женщину.

Но та, не взглянув на девочку, кинула на деда укоряющий взгляд.

— Вы… хоть бы курицу приготовили да принесли своей невестке, — выпалила она, густо покраснев.

— Что я должен ей приготовить? — переспросил, прищурившись, дед.

Но Анны Федоровны уже и след простыл. Только стук каблуков затих где-то внизу подъезда.

— Вы не подумайте про нас плохо, — повернулась я к Валентине Николаевне, застывшей в проеме кухонной двери. — Вы совсем не знаете…

— Да я все поняла из разговора, — ответила она, — и никого из вас нисколько не осуждаю.

Но мы с дедом принялись жаловаться на Володьку, перебивая и дополняя друг друга. Все рассказали, как есть. Живописали самыми яркими красками, не жалея сравнений и эпитетов.

— А я еще думал — она-не она в наш подъезд проскользнула, — сказал дед про Анну Федоровну, — видел-то ее всего раз в жизни, на Володькиной свадьбе.

— Эх, — вздохнула Валентина Николаевна, — мне ли кого-то осуждать? Вот пойдем с вами в гости к моей дочери, так вы, небось, ужаснетесь.

— Ну, вы же вкратце рассказывали о ней в поезде, — напомнила я, — так что мы готовы…

— Ой, так мы скоро в гости пойдем? — обрадованно вытаращила глаза Ритка.

Честно говоря, мне совсем не хотелось, чтобы девчонка видела гулящую и пьющую девку. Мало ли как ее неокрепшая психика воспримет подобную картину. Ладно, придумаю что-нибудь. Например, можно отправиться в гости именно в тот момент, когда Ритка будет на музыке или еще где-нибудь. И форсировать надо этот вопрос как можно скорее. Ведь Валентина Николаевна давно не видела дочь, наверняка жаждет поскорей встретиться.

Следующим же вечером мне повезло. Дед с Риткой опять где-то гуляли, и я предложила Валентине Николаевне сходить к ее дочери.

— Кстати, идти далеко? — поинтересовалась я. — Или ехать придется?

— Пешком дойдем, — обрадовала меня женщина, — Бородинская улица, в этом же районе.

Идти нам пришлось в ту сторону, где располагался кинотеатр, тот самый «Нептун», в котором мне уже приходилось бывать.

Но, не дойдя до «Нептуна» совсем немного, мы свернули направо, и оказались в удивительном месте. Мне еще не приходилось здесь бывать.

Узкая тропинка тянулась вдоль прозрачной бурлящей речки. Так это же та самая Вторая речка, в честь которой назван микрорайон, — догадалась я. Слева шли стройными рядами одинаковые хрущевские пятиэтажки, от которых веяло неповторимым уютом. Куда ни глянь — друг за другом, как по линеечке, высились стройные деревья. Их, должно быть, высадили при благоустройстве улицы. То и дело в тени деревьев, между домов, мелькали стены школ и садиков из красного кирпича. Встречались и небольшие магазины.

Потом мы прошли через парк с уютными лавочками и агитплощадкой с деревянной сценой. И вскоре уже стояли возле очередной пятиэтажки, в которой и жила дочь Валентины Николаевны.

— Как же тут здорово, — не удержалась я, — мы непременно будем ходить сюда гулять.

— И это еще далеко не конец аллеи, — с гордостью поддакнула моя спутница. Словом «аллея» она называла ту самую тропинку между речкой и зелеными насаждениями. — Этой дорогой можно выйти прямо к заводу «Аметист». Ой, а ты же из этого района. Неужели ни разу здесь не была?

— Да не случалось как-то. Мы же раньше в центре города жили.

— Понятно. Ну вот мы и пришли.

Валентина Николаевна постучалась в деревянную дверь на четвертом этаже.

Дверь открыла девчонка лет четырнадцати-пятнадцати на вид. С черными длинными распущенными волосами, в коротком шелковом халатике. Доброжелательная улыбка, заготовленная для гостей, медленно сползла с ее лица при виде Валентины Николаевны.

— Здравствуй, Таня, — поздоровалась Валентина Николаевна.

— Здрасьте, — буркнула девица.

— А ты одна дома?

— Одна, проходите, — и она посторонилась, пропуская нас в прихожую.

Глава 25

Мы вошли в полутемную прихожую.

— Познакомьтесь, — сказала Валентина Николаевна, — это Таня, сестра мужа моей дочери. А это Альбина, дочь моего нового мужа.

О, так женщина уже позиционирует деда как мужа?

— Очень приятно, — кивнула я девушке, хотя ничего особо приятного ни я, ни она не испытывали. Интересно, чем вызвана ее холодность, если не сказать, враждебность? Может, ждала кого-то в гости, а тут мы?

Квартира оказалась трехкомнатной и по расположению чем-то напоминала квартиру тети Риты в Москве. Обстановка более чем приличная. В зале, куда мы втроем прошли, стояла громоздкая полированная «стенка», совсем новая. Пианино, тоже полированное, стояло с открытой крышкой. Кто-то здесь часто музицирует. Диван с мягкими красными подушками притягивал броской красотой и уютом. В углу на тумбочке красовался цветной телевизор. На полу паласы, на стенах ковры. В хрустальной вазе на самом видном месте в «стенке» — искусственная розочка.

— А где все? — робко поинтересовалась Валентина Николаевна.

— Родители уехали на дачу, сегодня ж пятница, — пожала