Громов: Хозяин теней 1 - Екатерина Насута

есть. Какими приметами руководствовался? Вряд ли дело в одном лишь на меня покушении. Тут проще подкуп заподозрить, чем появление опасной хитрой твари. Не думаю, что они так уж часто тут встречаются. И кого порасспрашивать? Синодника? А где его искать? Он и не расскажет. А начни я приставать с вопросами, то мигом сообразит, что подслушать я тот разговор не мог. И свои вопросы задавать начнёт. Евдокию Путятичну тоже спрашивать бесполезно.

Еремея…

Вот его как раз надо будет расспросить. Осторожно так, подозрений не вызывая, потому как обличье доброго дядюшки — это позолота, сковырни и обнаружится под нею холодная сталь. Не надо обманываться внезапною его заботливостью. При нужде он нам шею свернёт и не усовестится.

Так что…

Хорошо. Расспросить расспросим. И про сумеречника, и про полынью, чаю, не в последний раз к ней ездили. И выходит, не так уж их стремятся закрывать, как говорил синодник. Скорее уж наоборот, Мозырь точно намерен полынью использовать для собственных нужд.

И ценностью полагает.

Денег за неё мне вручил изрядную пачку, жаль, что новое зрение номиналы всё-таки не различает.

Тень…

Тень-тень, та самая, что свернулась внутри меня. Еремей упомянул, что охотники тени примучивают. Это так, как я? Или же я, сам того не ведая, пустил тень внутрь тела и стал сумеречником? Сложно сказать… не понимаю.

Мало информации.

До отвращения мало информации.

И главное, поручить сбор некому. Тут ни Ленки, ни отдела аналитического, ни пары-тройки специалистов узкого профиля, которые, может, не всегда законными методами, но эффективно работают. Да… тяжко… тяжко-тяжко.

Ничего, Савка, справимся.

И тебе я уйти не позволю. Растормошу. Найду… способ найду, не будь я Громов.

Наверное, я всё-таки отключился, там, поскольку момента перехода не ощутил, просто проснулся уже в своей личной палате. Пищат приборы, что-то щёлкает. За окном светло и свет расплескался по подоконнику белыми полосами.

Стена.

Стул.

Тимоха, который забрался на него с ногами и как-то перекрестил их. На колено уложил книжечку и по ней старательно мазюкал фломастером. Причём, судя по раскрашенным в желтый и синий цвета губам, мазюкал давно и с немалым энтузиазмом, не забывая фломастер облизывать.

Смешной.

И в нём нет ничего и близко на меня похожего. Как и на Викушу. Странно, я до того о детях, если и думал, то как об очередном проекте с сомнительным профитом.

А он не проект.

Живой вот.

И взгляд мой ощутил. Оторвался от рисования, чтобы сказать:

— Привет. Ты живой?

— П-пока да.

— Я мамку позову.

Я кивнул.

Пусть зовёт. Пить охота… и в туалет бы, точнее была бы охота, но давно катетер стоит. Трубок вокруг меня множество. Но жаловаться грех.

Я живой.

Я всё ещё живой. А оно почему-то не радует.

Вместо матушки появляется знакомый уже доктор, который Тимоху разворачивает к дверям и говорит:

— Будь добр, сходи в столовую. Попроси обед для меня, а то что-то я опять заработался…

— Ага! Хорошо, дядь Паша…

Надо же.

— Познакомились? — спрашиваю, зная ответ.

— Познакомились, — доктор улыбается, и я удивляюсь тому, что прежде не видел этого вот выражения лица. Человеческого какого-то… будто маску снял или приподнял. — Чудесный молодой человек. И весьма полезный. Действительно часто обедать забываю, а он вот следит.

Осмотр проходит быстро и буднично.

И дядя Паша…

Чтоб его, дядя Паша… хотя… надо будет сказать Ленке, чтобы пробила. А то может у этого доброго дяди Паши жена и трое своих имеются. Нет, вот дурость… я начинаю думать, как старая сводня.

— И как… — осторожно задаю вопрос.

— Регресс продолжается. Уже не такой заметный, но как по мне — очевидный, — отвечает дядя Паша, понимая меня с полуслова. — Мы проводим еженедельное обследование… я бы хотел, если вы позволите, использовать данные… несомненно, анонимно…

— Используй, чего уж тут, — разрешаю я. — Только не обольщайся. Я ж в любой момент кони двинуть могу.

И двину.

Хрен его знает, откуда эта вот уверенность. Но знаю точно, что недолго мне осталось.

— Понимаю лучше, чем вы думаете… даже если опухоль исчезнет, — дядя Паша опускается на тот же стул, на котором сидел Тимоха, и рассыпанные фломастеры собирает, чтобы положить на подоконник. Блокнот отправляется туда же. — Ваш организм изношен. И онкология — это не только опухоли… действие её куда более глобально. Как и нарушения, ею вызванные. Многие пациенты уходят, когда, казалось бы, основная опасность миновала. И от химиотерапии… и от банальной простуды… инсульты, инфаркты…

— Вы меня попугать решили?

— Скорее уж рассказать, как есть, — спокойно ответил доктор. — Мне показалось, что вы из тех, кто предпочитает знать всё.

Это да.

Это он правильно.

— Но я буду рад ошибиться. В вашем случае.

— Почему?

Ну, раз уж у нас тут такая охеренно доверительная беседа пошла.

— Наверное, потому что а вы вовсе не такая черствая сволочь, какой показались при первом знакомстве… извините.

— Ничего, — я с трудом сдерживаю смех. Тяжело смеяться, когда в груди клокочет и булькает. — Я именно что чёрствая… и сволочь изрядная… бываю… родственнички?

— Приходили. Ваша сестра. И брат. Племянница… как я понимаю. Желали получить информацию о состоянии вашего здоровья.

Даже племянница?

Я про её существование знал, но встречаться не доводилось. Девчонка по матушкиным стопам пошла, на юридический.

— Но ваша супруга запретила что-либо рассказывать.

— И правильно, — перебил я доктора. — Ну их всех. Достали.

И никогда не виденная прежде племянница тоже.

— Тогда я наберу вашей супруге. Она будет рада. Навещала вас каждый день, — доктор поднялся. — Очень… участливая женщина.

Это он о чём?

Не понимаю… ну да и фиг с ним.

— Эй, — окликаю я. — Долго я в… отключке?

— Десять дней. Возможно, это естественная реакция организма на то, что происходит. Процесс излечения требует мобилизации всех жизненных резервов.

Ага. А ещё душа моя пребывает вне тела.

Но об этом докторам говорить не стоит. И я киваю:

— Наверное… Ленке скажите, чтоб не торопилась… а то водит она мало лучше, чем готовит. Не хватало только, чтоб расшиблась по дороге…

У неё водитель есть, но Ленка почему-то этого стесняется.

Или самолюбие?

Или ещё какая бабская придурь? Но пусть едет неспеша. Аккуратно. И вообще… запретить ей что ли самой водить? Хотя… так она и послушает.

Ленка же.

— Главное, что ваше состояние