Дела Тайной канцелярии - Виктор Фламмер (Дашкевич)

Владимир редко использовал человеческую мимику при разговоре наедине. Но сейчас по его губам скользнула очевидная усмешка.

– С удовольствием уступлю тебе эту честь, – проговорил он и поднялся.

– Иди за колдуном. И передай ему, что у меня есть условие.

Колдун Дзержинский появился быстро. Однозначно, ждал поблизости завершения разговора.

– Говори свое условие, – сразу перешел он к делу.

– Супруга князя Юсупова и его дочь, – проговорил Иннокентий, – отпустите их. И когда они будут в безопасном месте, я признаю вашу власть и позволю себя привязать.

Колдун внезапно рассмеялся:

– Я думаю, они уже давно в Крыму. Я не воюю с женщинами и младенцами. После ареста твоего бывшего хозяина их посадили на следующий же поезд. Можешь позвонить им, если знаешь телефон. Телефонную линию как раз вчера полностью восстановили.

– А фамильяр?

– Он в Пустоши, – развел руками колдун, – а жаль, хороший был экземпляр, пригодился бы. Это все?

– Да. – Иннокентий посмотрел на Владимира, стоящего за спиной колдуна.

– Сними с меня колодки, – велел он, – и принеси ложку. Я не собираюсь есть прямо из котла, как животное.

Глава 12

Юность Аркадия Аверина

Филипп Артемьевич никак не мог заснуть. Жена его уже давно видела сны, тихонько свернувшись в самом углу широкой супружеской постели, а он все ворочался с боку на бок: удобное положение никак не удавалось найти.

Он не понимал, что не так. То ли изжога его беспокоила, то ли начиналась мигрень. Или давление? По шее, лицу и голове ползали крупные мурашки, хотелось одновременно и почесаться, и умыться горячей водой.

«Нервы, это точно нервы».

Сын его, Аркадий, две недели назад приехал на каникулы, и супруга, чья любовь к единственному ребенку едва не доходила до безумия, держала в напряжении весь дом. От последней горничной до самого хозяина поместья.

Неудивительно, что парень так избалован. Не знает ни в чем отказа. И меры не знает.

Филипп Артемьевич перевернулся на другой бок. Надо выпить лавандовых капель, иначе не уснуть.

– Анонимус, – тихонько, чтобы не разбудить жену, позвал он. Обычно этого было вполне достаточно, чтобы фамильяр появился спустя несколько секунд, ну или минуту, если был чем-то занят по дому. Как правило, он находился поблизости, пока хозяева не заснут.

Но прошло две минуты, а Анонимуса все не было.

Филипп Артемьевич со вздохом встал. Если фамильяр не пришел, значит, он не может прийти. Что-то не дает ему откликнуться на зов.

Точнее, кто-то.

Филипп Артемьевич давно подозревал, что Аркадий использует фамильяра неподобающим образом. И когда сын вошел в возраст, при котором плоть у мальчиков, бывает, затмевает разум, много раз говорил ему, что так поступать недостойно. Какие бы смазливые личины – а женских личин у Анонимуса было предостаточно – ни показывал черт, поддаваться соблазну такого рода недопустимо. Филипп Артемьевич знал, что многие отцы семейств не только дозволяли своим сыновьям такое непотребство, но и поощряли его. Так неразумный отрок не будет путаться с девицами и не наградит род байстрюками или, того хуже, не выберет себе неподходящую партию, если придется жениться, чтобы скрыть позор девицы.

Но сам Филипп считал, что воздержанность для колдуна – основа его дальнейших успехов.

Однако благодаря потаканиям супруги четырнадцатилетний Аркадий ни в чем не знал меры. И скорее всего, не отказывал себе в плотских утехах.

Что же. Самое время застать его за запретным делом и как следует отругать, чтобы отбить охоту к подобным развлечениям.

С такими мыслями Филипп Артемьевич направился к спальне сына.

Рывком открыл дверь и остановился, нахмурившись.

Спальня оказалась пуста. Даже кровать не тронута – похоже, Аркадий еще не ложился. Но что он делает в такой поздний час? Да еще и с Анонимусом?

Филипп Артемьевич покачал головой и даже испытал острый укол стыда за то, что подумал о сыне плохо. Парень наверняка в комнате вызовов, занимается. Скоро экзамены, ему нельзя ударить в грязь лицом. И хотя, к разочарованию отца, всем уже стало понятно, что боевого колдуна из него не выйдет, отличные оценки по всем предметам – залог будущей успешной карьеры. Война закончилась, сейчас, в мирное время, может быть, не так уж и востребованы боевые колдуны. Но все равно…

Филипп Артемьевич сочувствовал сыну. Сам он уже в тринадцать понял, что у него появляется оружие, и начал делать робкие попытки его призвать, правда, только в присутствии наставника. Аркадию же через три месяца пятнадцать, еще есть небольшой шанс, что оружие проявит себя позже, но…

Так что рвение в учебе более чем оправданно.

Ну конечно, где он еще может быть? Только в комнате вызовов. Поэтому Анонимус и не услышал зова – наверняка поддерживает огонь в печи, чтобы хозяин мог кипятить нужные ему приборы.

Филипп Артемьевич направился было в спальню, но опять почувствовал себя нехорошо. Нет, пусть Анонимус все же приготовит капли. Тем более это не отвлечет его от печки.

…И очень хотелось посмотреть, что конкретно делает Аркадий в такой поздний час.

Вдруг повезло? И оружие начало пробуждаться. А сын втайне тренируется и пока не хочет рассказывать.

Филипп Артемьевич спустился вниз по лестнице, прошел по коридору и остановился у закрытой двери. Прислушался.

В комнате вызовов было тихо. Ни треска дров, ни бурления воды.

Колдун тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

И потерял дар речи, не в силах поверить в то, что видит.

Посреди комнаты мелом был тщательно вычерчен алатырь. В его центре лежал Анонимус, обнаженный, руки его были вытянуты по швам, голова запрокинута назад. На столе рядом и на стуле с противоположной стороны стояло сразу несколько ламп, направленных на лицо…

…Точнее на то, что когда-то было лицом несчастного фамильяра.

Кожа с него была сорвана, обнажая мышцы с левой стороны. А на правой части скалилась половинка черепа, с костей которого было срезано почти все мясо. Только глаз остался в пустой глазнице, приколотый несколькими серебряными булавками. Где сын взял их? Неужто привез с собой из Академии? Такой дряни в доме Авериных сроду не водилось. Из всех орудий наказания для дивов имелась только плетка с серебряными нитями, но и ее Филипп Артемьевич ни разу не пускал в ход. Анонимуса, исполнительного и безукоризненно послушного, никогда не приходилось наказывать.

Еще одна булавка была зажата между пальцами Аркадия. Он стоял на коленях, наклонившись над своей жертвой, и сосредоточенно тыкал серебром во второй глаз, с которого было срезано только веко. И похоже, настолько увлекся своим омерзительным занятием, что даже не заметил