Железный лев. Том 3. Падаванство - Михаил Алексеевич Ланцов

придется тратить много своего времени, чтобы бегать по горам и убивать. Много убивать. Как будто у меня других дел нету. Если же за работу возьмется Ермолов, то тут одно пепелище останется. С одной стороны, может это и хорошо. С исламом сложно сотрудничать. Но, мне кажется, у нас получается. Поэтому не хотелось бы до этого доводить.

— Сложно? Почему?

— Из-за такии[1] и Худайбийского договора[2].

Шамиль напрягся. Граф же продолжил:

— Если пророк позволил себе нарушить данное им слово, то как можно ожидать иного от его последователей? Особенно когда клятва именем Аллаха, нарушается ради продвижения ислама.

— Разве христиане так не поступают? — чуть скривившись, поинтересовался Шамиль.

— Человек слаб, — развел руками граф. — Но так или иначе, в основе христианства лежит самопожертвование ради других. Поэтому и не найти оправданий нарушенной клятве.

— Самопожертвование… — покачал головой Шамиль, усмехнулся. — Вы еще скажите про непротивление злу и любовь к врагу своему.

— Самопожертвование, но не самоубийство. Хотя дурные головы порой подменяют эти понятия. Отец и мать тяжело трудятся и жертвуют своим здоровьем ради того, чтобы их дети выжили и преуспели. Воины рискуют жизнь и здоровьем ради того, чтобы их народ и страна преуспели. Даже если правитель плох. Это не важно. У каждого свой грех, и он не оправдание для других.

— А как же смирение?

— Это путь для святых людей. Простые люди слабы и грешны. Поэтому именно для них и предлагается самопожертвование, как спасение. Трудом, здоровьем, жизнью, средствами… неважно. У кого что есть. Кто как может. Всевышний не станет спрашивать за быстрый бег с безногого.

Шамиль промолчал.

— Вам не нравится то, что я сказал?

— Отчего же. Но это необычные слова, я еще не слышал такой трактовки.

— Понял. Так мы договорились? Вы обеспечите выезд этих персон в течение трех месяцев?

— Договорились.

— Хорошо. Тогда, раз я приехал, давайте поговорим и о более приятных вещах…

Следующие пару часов они обсуждали строительство железной дороги от форта Петровский вглубь княжества. Чтобы облегчить вывоз продукции и общий торговый оборот. А потом и сооружение гидроэлектростанций на горных речушках.

Энергия.

Много дешевой энергии.

Оно должно было оживить регион.

Особенно если из него выдавить или как-то иначе вычистить религиозных фундаменталистов и радикалов. В представлении графа — они были обычными демонами… или чертями. Тут как кому какой термин удобнее. Ибо ничего доброго и светлого людям такие персонажи не несли. Только боль и страдания. А как известно по делам их узнаете их, ибо дурное дерево не приносит добрых плодов…

* * *

Тем временем в Казани случилось чудо. Теща приехала с тестем. В кои то веки. А зятя нет…

— Как нет⁈ — ахнула Наталья Викторовна.

— На Каспии он. — улыбнувшись, произнесла Наталья Александровна. — Государь его моряком назначил. Вот — выехал, чтобы принять командование над отрядом пароходов. И вообще — имитировать действительную службу.

— Имитировать? — хохотнул Александр Григорьевич.

— Ну не на самом же деле его годами по морям блуждать? Ему же годы плавания нужно набрать к своему званию.

— Да уж… наслышан, наслышан, — покивал он. — Учудил Государь.

— Учудил? Он зятя нашего просто уничтожил! — вскинулась Наталья Викторовна.

— Вы слишком резки, — возразила Пелагея Ильинична. — Лев, наш мальчик, конечно, попал в непростую ситуацию. Но ему те чины, что корове бусинки.

— А служба⁈ А карьера⁈

— Его Государь туда тянет. За уши. — улыбнулся Владимир Иванович. — Самому Льву оно даром не сдалось. Он не увольняется от службы только из уважения к императору.

— Не понимаю… — покачала головой Наталья Викторовна. — Зачем тогда все это? Он блистательный кавалерийский офицер, который отличился в рейде. И тут перевод в моряки… Ради чего?

— Увы, — развела руками Пелагея Ильинична. — Замысел Государя нам неизвестен.

— А Лев Николаевич его знает?

— Да. — ответила дочка. — Он знает, но не спешит рассказывать.

— Столичные адмиралы и капитаны его с говном мешают!

— Это они очень зря делают, — расплылась в недоброй улыбке Наталья Александровна. — Помяните мое слово, маменька, он их еще в стойло загонять пинками будет.

— Не говорите глупостей!

— У императора и Лазарева планы на Льва. Он дружен с Дубельтом. В хороших отношениях с Орловым. Не все сразу, маменька. Не все сразу. Но я бы на их месте поостереглась злословить. Леонтий Васильевич, конечно же, это все запишет к себе в блокнотик. А потом… впрочем, не будем об этом.

— Он им всем морды набьет? — хохотнул граф Строганов.

— Едва ли… Вот оказаться вне службы без права ношения мундира и пенсиона они могут. Причем легко. Флот ведь в упадке. Лазарев, конечно, старается, но Меншиков и его двое предшественников полвека с удивительным упорством старались этот самый флот уничтожить.

— Не говори вздора! — снова вскинулась мама.

— Я повторила слова Михаила Петровича Лазарева, морского министра, которые тот сказывал моему мужу. При мне. В присутствии императора.

— Вот как? — нахмурилась Наталья Викторовна, явно растерявшись.

— Да, маменька. И ваш зять включен в ближний круг морского министра самым тесным способом. Поверьте. Это совсем непросто так. Флот ждет очень большая встряска и, вероятно, чистка.

— И армию, — добавил уже граф Строганов.

— Я про нее не слышала.

— Говорят, что под Чернышевым шатается кресло. Причем уже стоит буквально на трех ножках, да и те трещат. Император им очень недоволен.

— Что вы такое говорите⁈ — ахнула Наталья Викторовна. — Александр Иванович — друг Государя!

— Друг, — кивнул Строганов. — Поэтому Александра Ивановича, скорее всего, с почестями отправят в отставку.

— Но почему⁈

— Потому что он не справляется. И в этом вопросе немалую роль сыграл ваш зять, милая.

— КАК⁈

— Я слышал, что Чернышев убеждал Государя в бесплотности наступления на Западный Туркестан. Что это закончится лишь пустой тратой денег и людей. Лев Николаевич же предложил план тягучего наступления, который привел в восторг генерала Петровского. Того самого. Да и Государя.

— И кто вместо Чернышева?

— Милая моя, если бы я знал…

— Но вы ведь знаете! Я уверена!

— Вы недослушали меня. Если бы я даже знал, то вам не сказал. Просто из опасений, что сам Чернышев узнает через третьи руки. Он человек эмоциональный