Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

— Идут! Стремянные идут! — прокричали со стены.

Значит, всё правильно было сделано и своевременно. Теперь, пока бунтовщики поймут, что к чему, когда найдутся умники, которые скажут, что мой отряд сейчас действует только для отвлечения, конные стрельцы уже войдут в Кремль. Да и они отнюдь не беззубые. Если бы ещё не были отягощены телегами и пушками, так и вовсе отвлекать не надо было бы.

Глебов то ли докладывал, то ли хвастал, что в имуществе полка имеется. Даже завидно стало. Единственный стрелецкий приказ, у которого есть своя артиллерия. Мы, красные кафтаны, вроде бы так же щи не лаптем хлебавших, ни одной пушки. Так что стременные могут ой как сильно огрызнуться!

А вот мне нужно было быть аккуратным. Напротив нас, метрах в ста, уже выстроилась линия из бунтовщиков. Их было раза в два больше, чем нас. Но с этого расстояния никто стрелять не будет. Однако, чтобы не пролилась вновь кровь, я приказал:

— На стене — пушки готовь!

Обернулся, посмотрел на стену. Демонстративно орудия были выдвинуты к самому краю. Теперь уж бунтовщики их обязательно должны увидеть. Увидят, и не посмеют думать о глупостях.

Стрелецкая масса и вправду заволновалась, загудела. Артиллерия — это совсем другой уровень противостояния. И пусть у нас пока всего две пушки, но и они способны нанести такой урон, что мало не покажется. А ведь уже снова готовы и стрелки.

— Стояние на Угре, — сказал я [стояние на Угре 1480 года, когда ордынский хан Ахмат и русский царь Иван Великий так и не вступили в решающее противостояние, простояв, татары ушли].

Действительно, складывалось впечатление, что вот так мы можем простоять и несколько дней. И мы не можем наступать, и бунтовщики не горят желанием этого делать.

— Стремянные уж заходят! — сообщили с кремлёвской стены.

Им там было видно, как через Боровицкие ворота шли чередою конные стрельцы.

— Пушки! У бунтовщиков пушки! — тут же, глянув вниз, прокричали со стены.

А вот это уже неприятно. Воры подтаскивали артиллерию. Сразу четыре пушки. Да они сметут и меня и мой отряд. Картечью можно ударить на сколько? На метров триста, точно. И то, это вроде бы как ближняя картечь. А дальней и того… С пятиста метров.

— Бах-бах-бах! — вдали, там, где должна заходить колонна стремянных, прозвучали выстрелы.

Ну, да никто и не рассчитывал, что их прибытие совсем уж гладко пройдёт.

— Пушки поверх голов, пали! — выкрикнул я и сразу же отдал следующий приказ: — Стрельцы, возвращаемся в Кремль. Вторая линия на прикрытии!

— Ба-бах! — выстрелили пушки.

И даже можно сказать, что не образно, а что ни на есть по воробьям. У Кремля было очень много воробьёв. Сейчас, наверное, меньше — перепугались птички, не привыкли к шуму.

— Ба-ба-бах! — всё-таки бунтовщики выстрелили нам вслед из ружей.

Послышались выкрики. Какие-то шальные пули добрались до прикрывавшей наш отход второй линии.

— Бах-бах-бах-бах! — ответили со стен Кремля, а также уцелевшие второй линии.

Но приказ я не отменял: мы вышли отвлечь внимание бунтовщиков от заходивших в Кремль. Ещё не хватало дождаться, когда противник откроет огонь из пушек.

Ох, мало было у меня сил, нужно было брать под свой контроль Пушечный приказ. Там не так чтобы и много пушек должно было оставаться. Да и у самих стрельцов пушек почти и нет. Как видно, даже дюжины орудий бунтовщикам достаточно, чтобы зажать нас хотя бы и у Спасских ворот.

— Потери? — выкрикнул я, как только дождался последнего бойца и сам зашел во внутрь Кремля.

Я выходил на вылазку первым, возвращался последним. И теперь меня не поняли, а только смотрели, как на иноземца — чего-то лепечет, мол, на своём. Разве нет ещё такого слова в военном лексиконе, как «потери»?

— Раненые, убитые? Десятникам доложить! — изменил я формулировку приказа.

Убитых может и не было. Хотя я видел, как троих бойцов несли на руках. Но раненых была чёртова дюжина, тринадцать бойцов.

— Лекарей! — кричал я.

Между тем и сам сразу же подбежал к одному из бойцов, что лежал и не подавал признаков жизни. А, нет… Шевелится.

— Снимать с него кафтан! — приказал я рядом стоящим стрельцам.

Пока они стаскивали с него одёжу, я уже смотрел другого. Этот тоже лежал, но у него проникающего ранения не было, пуля застряла, не пробив грудную клетку. Вот только от того было не легче. Пуля попала в районе сердца, остановила кровяной насос. Прикладываю два пальца к сонной артерии… Пульса нет.

— Преставился Козьма! — сделал своё «экспертное» заключение один из стрельцов.

Ещё двое бойцов нагнулись, посмотрели в безжизненные глаза бойца и перекрестились. Я же в это время не снимал с него кафтан — я разрезал его, как и подкафтанник, и рубаху. Удар… сложив две руки в захват, ударил в район сердца.

— Раз, два, три, четыре… — отсчитываю нажатия.

— С чего же ты, полковник, мучаешь его? — сетовал тот стрелец, который первым определил смерть своего побратима.

Я слушал лишь краем уха. Некогда мне на их вопросы отвечать! После тридцати нажатий и искусственного дыхания сердце не запустилось. Я повторил процедуру.

— Пальцы на жилу шейную положите кто-нибудь! Как забьётся жила — мне сказать! — приказывал я, продолжая совершать реанимационные мероприятия.

— Так стучит жила! Богу слава, стучит! — удивлённо сказал стрелец, который приложил даже не пальцы, а всю руку на шею стрельцу. — Чай ожил!

И тут безжизненные глаза бывшего мертвеца стали шальными. Зрачки стрельца бегали туда и сюда, он явно не понимал, что с ним происходит. Да никто не понимал, кроме меня.

— Нынче жить должен! — сказал я, слезая со стрельца и усаживаясь прямо на брусчатку.

Нет, не физически мне было сейчас тяжело, морально. Хотя, конечно, реанимация вручную, особенно, если долгая — это почти тренировка в спортзале.

— Что иные раненые? — спросил я.

— Живы будут. За лекарем-немцем ужо послали, — отвечал мне стоящий неподалёку дядька Никонор.

— Хто ж ты такой, Егорка? — прошептал дядька.

И не знаю, почему я вообще понял сказанное. Может, даже не услышал, прочёл слова дядьки по губам — он выдохнул это, почти как обращение к небесам.

Внутри ёкнуло. Конечно, меня здесь не могут заподозрить в том, что я — человек из будущего. Но ведь и бесом же объявить могут! Мало ли примеров из истории?

— Святы Боже, святы грешны! — бормотал другой стрелец.

Та-а-ак. Интересно, конечно, какие сейчас обо мне поползут слухи. А и пускай! Конечно, если будут говорить о том, что я спас стрельца, а