Переполох - Том Торк

попавшего в лапы Тьмы. Мальчик двенадцати лет отроду смотрел в пол ничего не выражающими потухшими глазами. Конечно, оставалось загадкой, дошли ли слова старичка до его восприятия. Как бы то ни было, он продолжал не двигаться. Однако, как только Анастасия подошла к нему, ребёнок вдруг встрепенулся и начал следить за каждым её действием. Мимо внимания старичка это не прошло:

— Нечто? Приятно познакомиться, — протянул тот свою сухую старческую руку существу, однако Анастасия не пошевелилась, смотря в глаза мальчишке.

— Мы, — прокашлялся Василий Фёдорович, — пришли увидеть нынешнего градоначальника. Где он?

— По какой причине? — осведомился старичок.

— Свергнуть, конечно! — не моргнув и глазом, отрапортовал бывший градоначальник.

— О, — отмахнулся старичок, поправляя соломенную шляпу, съехавшую набок (она была больше положенного размера), — не беспокойтесь! Что вы, что вы! Международное сообщество уже одобрило нового градоначальника! Вот бумага, — старичок протянул белёсый документ Василию Фёдоровичу. Тот принялся внимательно, впрочем, читая так быстро, что пропускал целые абзацы, изучать постановление. И по мере того, как глаза его выпучивались всё больше и больше, становилось понятно, что бумага имела большой вес на политических игрищах, — да, не беспокойтесь так! — пусто улыбнулся старичок, — ничего ровным счётом не поменялось! Наоборот — стало только хуже! Теперь нет никакой «крыши», вместо неё честная монополия. Очевидно, из-за образовавшейся демографической ямы — вы как минимум, Василий Фёдорович, куда-то пропали — повысили допустимо рабочий возраст, теперь будем уходить на пенсию после восьмидесяти, но вы не переживайте особенно сильно! Всё на пользу старикам, взгляните на меня, я счастлив! Радуйтесь и вы!..

Впрочем, старичок, собиравшийся ещё что-то сказать мертвенно-бледному Василию Фёдоровичу, вдруг осёкся. И не просто так — через мгновение мальчик вскочил со скамьи, где прежде сидел, и с нечеловеческой силой полетел на Анастасию, крича: «лгу-у-унья!». Существо быстро хлопнуло в ладоши, и мальчишка в мгновение ока упал навзничь на холодный мрамор.

— Что же вы это? — через секунду после спросил исподлобья старичок, — торопитесь и убираете чтение? Бедняжка теперь пуст, как чистый лист. Однако ж я не глупец — знаю, что вы делаете и зачем. Но вынужден уведомить вас, Бог «справедливости», что объективная реальность теперь начнёт сильно искажаться. Вы дошли до допустимого предела, дальше — пропасть. Даже интересно, как далеко Вы готовы пойти ради спасения и уничтожения всего и вся.

— А вы? Всё так же продолжите наблюдать? — спросила Анастасия, чуть подрагивая.

— Моя роль ещё недоиграна. Я приду к Вам, когда солнце для Вас вновь погаснет. Теперь же прощайте.

Отчуждение

«Мир изменился навсегда,

Убери книги из жизни –

В людях исчезнет на века

И добро, и зло — нет укоризны!

Алый рассвет не разгорится,

Потухнет солнце и тогда:

В Бездне проснётся — застучится,

Оно ждало как никогда…

Комнатный свет красным

Заполнится — начнёте вопить.

Тьмы тишина гамом

Повалит — возжелаете убить.

Что же? Всё отрицаете?

Бросьте праздность — взгляните:

Нет души — засыпаете,

Сна нет — вперёд — бегите!», — плакал мир и мирозданье, рыдал и Истинный, и Ложный Бог, но и волны чувств сошли на нет — коль нет книг, то нет и смысла как скорбеть, так и чего-либо желать.

Василий Фёдорович, поморгав пару раз, начал что-то мычать, упал на четвереньки и бросился галопом прочь. Мальчик, валяющийся на мраморном полу, поднялся, усевшись на ноги, поморгал да зевнул, посмотрел на Анастасию и сказал ей:

— Отринул я от себя книги, когда остался совсем один во Тьме, и мне теперь ясно, чего ты пытаешься добиться. Но разве это справедливо, о Нечто? Это честно?

Анастасия наклонилась к нему и тихо-тихо прошептала тому на ухо:

— Где Пётр Эрсте? Где ваш вожак?

— Прошу не нужно, — захныкал мальчишка, глупея на глазах: расширились зрачки, растрепались вдруг волосы, неестественная бледность залилась краской, а взгляд стал заискивающим и сонно-равнодушным, — там, где всё началось, — прошептал он, плача и улыбаясь одновременно, — в лесу, у Бездонного Озера, — пролепетал мальчишка из последних сил, теряя силы на сложную осмысленную речь.

— Привет! — крикнул он у уха существа, задорно вставая и бесцельно рассматривая мраморные колонны.

Анастасия поднялась. Нужно было торопиться, чтобы отыскать Бездонное Озеро до того, как все жители города не превратятся в человеческих «животных». Направляясь к выходу из девятиэтажного здания, в дверях она столкнулась с парой людей: бывшим и нынешним градоначальником. Они мило беседовали, их диалог, случайно услышанный существом, звучал так:

— Да нет, ты не понял! Они это всё, понял?

— Да, понял, понял, — пролепетал Василий Фёдорович, видимо всецело принявший новую власть и теперь приспособлявшийся под неё, — Они круто там всё, да?

— Да-да, круто-круто, понял? Они там всё.

И оба искренне рассмеялись до слёз, бесцельно куда-то идя. Поздоровались с мальчишкой, окончательно обрётшим жизненные силы. И трио вместе, произнося бессмысленный набор ровным счётом ничего не значащих фраз, принялись ждать лифта у одной из стен, игнорируя табличку «не работает», висящую там по меньшей мере года два.

Мир снаружи тоже изменился. Во-первых, золотая надпись «третьего не дано», превратилась в лаконичное «не» — простое и понятное. Во-вторых, на улицах вывалило население: были те, кто ползал на четвереньках, пытаясь проглотить траву, те, кто во всё горло кричал: «Всё! Где? Там!», те, наконец, кто, ревя и улюлюкая, колотил других по известным только ему причинам. В-третьих, обновилась природа: солнце будто бы застыло на месте, ознаменуя эпоху вечной праздности; ветер весело приплясывал, немного пританцовывая и пуская иных в пляс; трава, так и не определившись боится она или преклоняется, встала по стойке ровно, ни на что не реагируя.

— Желаю я научить вас принятию, — говорила Анастасия, вышагивая между безликих и деградирующих, — есть вещи в мире, кои должно принять, которые являются истинами в последней инстанции. Вы не сможете отринуть от себя правила комнаты и Тьмы, ибо так устроено мирозданье. Вы не сможете отказаться от Нечто, ибо тогда следует перестать мыслить вообще. Вы не сможете закрыть окно иллюзий, ибо тогда всегда будете в него смотреть, а это неотличимо от того, чтобы в нём жить. Вы не сможете сбежать от осознания, ибо оно приходит в жизни каждого.

Поэтому учу я вас принятию. Как долго будете вы отрицать отрицаемое, чтобы, наконец, понять, что перед вами истина. Ваша жизнь, пускай и может быть вечной, ограничена пределом рассуждений. Нельзя мыслить вечно, оттого научитесь принимать. Едва ли самые безумные из всех самых безумных только отрицают!

Но учитесь и принимать свои внутренние противоречия! Не боритесь с разъедающим чувством, а примите. Не игнорируйте, примите. Порадуйтесь