Шайтан Иван 5 - Эдуард Тен

В это же время у костра сидел Михаил Юрьевич Лермонтов, новоиспечённый сотник теперь уже отдельного пластунского батальона. Радость от нового назначения, которая распирала от гордости, немного прошла, уступив место спокойному удовлетворению. Он ощутил то редкое состояние, когда ум перестал метаться между прошлым и будущим, позволяя существовать здесь и сейчас. В единственной, подлинной реальности. Та встреча с командиром, в казармах лейб-гвардии Собственного конвоя императора, разделила его жизнь на до и после. Как выразился есаул, столичное, тухлое прозябание. О, как он был прав. Петербург с его салонными интригами, вымученными стихами и дуэлями похожими на фарс. Михаил почти перестал вспоминать о прежней жизни в столице, те дни казались теперь чужим, надуманным сном. Служба в сотне захватила его с первого дня, как горный поток подхватывает щепку. Здесь, среди этих суровых гор и простых людей, он наконец обрёл то, чего бессознательно искал всю жизнь, место, где его душа была в согласии с бытием.

Каждое утро он просыпался с ясным осознанием, что сегодня он вновь будет полезен, нужен, важен, не как светский хлыщ, не как модный стихотворец, а как настоящий человек, делающий настоящее дело. Отечество больше не было для него абстракцией, оно воплощалось в этих бойцах, в этой земле, в этой службе.

Да, служба была опасна. Каждый выход мог стать последним. Но эта опасность была честной, в отличие от придворных интриг. Да, она была трудна, но какой сладостной была усталость после честно выполненного долга!

Особенно дороги были эти люди, ставшие за короткое время ближе братьев. Они доверяли ему свои жизни, и это доверие грело лучше любой награды. А их простое, без церемоний, обращение — «командир» — звучало для его уха прекраснее всех столичных титулов. В этом слове была вся суть его нынешнего бытия: ответственность, доверие, братство.

Когда вечером у костра он слышал это: «Командир, прикажешь чаю?» или «Командир, завтра в дозор кого ставим?» — в груди разливалось странное, почти забытое чувство. Поначалу он не мог понять, что это. Потом осознал, это было счастье. Простое, как всё настоящее.

— Ты чего такой грустный, Михайло Юрич? — к костру подсели Фрол и Филимон, командиры будущих сотен. Они вышли в составе сотни в рейд обучаться тактическим приёмам ведения боя.

— Скажи, Михайло, а правду казаки бают, что ты знатные стихи написал, про Бородино? На всю Рассею известные. — спросил Фрол.

— Ну, так и на всю? — отшутился Миша.

— Да ты не журись, Михайло, ежели полковник сказал, значит так оно и есть: Таких, как Лермонтов беречь надо, а он балбес сюда приперся, нет чтобы в поместье сидеть и стихи знатные писать. Так и сказал.

— Сам то вон какие песни сочиняет и ничего, воюет так, что оторопь берёт. — добавил Филимон. — По всей линии известны его дела.

— Ладно, братцы, обсуждать начальство, за глаза, дело не благодарное. Давайте спать укладываться.

Михаилу было приятно чувствовать то с каким уважением относятся к нему командиры будущих сотен, простым, без придыхания. Вспомнилась бабушка, Елизавета Алексеевна, очень властная и в то же время любившая меня беззаветно. Мой ангел хранитель. Получил письмо перед выходом. Жалобы на то, что «любезный Мишенька» не навещал старушку уже долгое время. По началу она очень перепугалась, когда узнала, что её Мишенька отправлен служить на Кавказ и собралась ехать в Петербург спасать внука, но получив моё письмо с разъяснениями, долго не могла успокоиться. А узнав об участии в деле при обороне Армянской области и награждении орденом, немного успокоилась. Потом всё равно отругала, что я подвергаю себя смертельной опасности.

— А, командир, тоже хорош, сам такое творит, подвергает себя опасности, а меня «балбесом» обозвал. Вот у кого талант, самородок. Это его беречь надо.

Ноги гудели, тело немного ломило, но как только голова коснулась изголовья, провалился в сон.

* * *

Ранним утром я уже проснулся и сидел разминая тело. После водных процедур у ручья позавтракал кашей, которую приготовил Аслан. Попросил Аслана говорить со мной на черкесском, стараясь улучшить свои знания. Я уже понимал на достаточно хорошем уровне, говорил правда коряво. Аслан деликатно поправлял мои погрешности. Все бойцы идущие со мной собрались.

— Командир, готовы. — доложил Савва.

— Костя, двоих в дозор, тронулись. Начался неторопливый подъём. Мы шли размеренным шагом внимательно осматриваясь. К обеду прошли треть пути достигнув первой площадки. Участок дороги, длинной метров пятнадцать, со значительным расширением до десяти метров шириной.

— Дальше будет ещё один такой же выступ, — сообщил Исхак, окидывая местность опытным взглядом. — Но поменьше и поуже. Можно ждать караван здесь, а можно пройти дальше.

Что-то меня беспокоило, решил идти к следующей площадке.

— Всё бойцы, двигаем дальше.

К вечеру подошли к намеченной цели. Удобно расположились и стали готовиться к ночлегу. На такой высоте растительность была очень скудной и уже стемнело. Каждый боец нёс с собой небольшую связку дров из толстых сучьев. Разложили небольшие костерки, приготовили ужин и, завернувшись в бурки, завалились спать.

За ночь все продрогли основательно. Костров для обогрева нет. Принялся за приготовления завтрака. В отсутствии Аслана приходится всё делать самому. Котелок крепкого чая, каша, солнце которое ярко светило, но грело едва-едва. Стал раздавать указания.

— Исхак, остаёшься здесь и принимаешь караван. Смотри чтобы они с перепуга не свалились вниз. Мы идем за поворот и садимся в засаду. Растягиваемся вдоль дороги, поднимаемся на пару аршин и сидим, ждём. Если караван один пропускаем его и снимаемся следом. Если что-то не так, тихо сидим и ждем моей команды. Вопросы? Всё тронулись.

Мы прошли метров пятьдесят и свернули за поворот. За поворотом лента дороги просматривалась почти до самого перевала. От начала спуск был крутой, но постепенно становился более плавный. Поднялись выше метра на четыре, пять стали устраиваться в ожидании каравана. Ждать придётся до вечера, потом ночёвка на площадке и опять ожидание. Замаскировались все хорошо. Полёвка со слабовыраженными зелёными и коричневыми пятнами, полинявшая и хорошо поношенная, сливалась с окружающим пейзажем. Я устроился среди камней и пригретый солнечным теплом незаметно задремал.

На другом конце засады сидел Эркен, самый глазастый и наблюдал в подзорную трубу. Рядом с ним, в метрах трёх сидел Костя, дальше Азим.

— Слыш, Азим, почему абадзехи, натухайцы своих грабят, да и шапсуги?

— Добро грабить, девки красивый, молодой, деньги много давать будут, потом турка покупать будет. — спокойно ответил Азим.