Похищение Цирцеи - Лив Стоун

Беру сигарету, затягиваюсь и сразу закашливаюсь. У меня нет привычки курить. А еще, у меня всегда кружится от них голова. Когда возвращаю сигарету, замечаю насмешливую улыбку и чувствую, как внутри вскипает ярость. Быть беззаботным так типично для Гермеса. Он считает себя самым умным, причем с самого рождения. Уверенный в себе, с мускулистым телосложением, матовым цветом лица, высокий и крепкий. Каштановые волосы выглядят взъерошенными, но их внешний вид тщательно продуман. Как и его планы.

Гермес расчетлив. Он ничего не делает случайно.

– Что? Ты смотришь на меня и ничего не говоришь.

Вздрагиваю и отворачиваюсь. Его глаза – пожалуй, самое тревожное в его внешности: светло-серые, как отполированные речные гальки. Но при этом его взгляд схож с доспехами. Или стеной. Он непроницаем.

– Ты всегда во всем винишь Афину.

Гермес устало вздыхает.

– Опять ты об истории с острова Ээя!

– Ты предал Цирцею Первую.

– Я никого не предавал, а предупредил Одиссея об опасности, по просьбе Афины.

– Ты предал Цирцею Первую, которую считал «подругой», – возражаю я, изображая пальцами кавычки.

– Я был лишь посланником. Афина хотела защитить подопечного и попросила меня передать предупреждение, чтобы противостоять силе Цирцеи и не позволить Одиссею превратиться в свинью.

– Именно об этом я и говорю. Ты предал Цирцею Первую.

– Цирцея никогда не подвергалась опасности. Она даже держала Одиссея при себе целый год, ведь наконец-то нашла такого же умного, как и она.

Закатываю глаза и ворчу. Он невыносим.

Ущемленный Гермес поворачивается ко мне.

– За что ты меня так ненавидишь, Цирцея?

Я ощетиниваюсь. Он привык соблазнять окружающих. Ему даже приписывают роман с Афродитой после того, как она покинула Гефеста. Поэтому Арес ненавидит его. Гермес вступает в связь только с нимфами: плеядами, океанидами, ореадами… Но среди его пассий нет людей, а ведьм – и того меньше. Он встречается только с божественными существами. В любом случае, он слишком стар. Он из того же поколения, что Афина и Арес. Не знаю его точного божественного возраста, но, судя по виду, ему от тридцати до тридцати пяти смертных лет, судя по маленьким сексуальным морщинкам в уголках глаз.

Стоит быть полегче. «Сексуальным» – громко сказано. Я не могу позволить себе впасть в подростковую влюбленность. Это слишком стыдное воспоминание.

Когда мне было пятнадцать, до сих пор не знаю почему, я сильно влюбилась в Гермеса. Это продлилось одно лето. Я неловко краснела, когда он появлялся на Поляне, заикалась, как идиотка, и убегала от него, чтобы не опозориться. Надеялась, что он придет, следила за дверью, ждала, чтобы увидеть его. И винила себя за это. С одной стороны, я находила его очень красивым, милым и загадочным, с другой – слышала, как Цирцея Великая и Медея Юная предостерегали меня.

«У Гермеса предательство в крови».

«Гермес – олицетворение двуличия, он покровительствует ворам».

«Гермес никогда не говорит правду».

А однажды я застала его болтающим с древесной нимфой на Поляне, и это положило конец увлечению. Я продолжила подростковую жизнь, больше не фантазируя о нем. Мне открыли глаза на бога-посланника.

– Ты бы предпочел, чтобы я боготворила тебя, как океанида? – отвечаю, скрестив руки и покачиваясь.

– Ты знаешь, что у нас будут официальные переговоры, когда станешь проводницей. Как думаешь, поможешь общине, разговаривая со мной таким тоном?

А он умеет напоминать о будущих обязанностях.

Я сглатываю.

– Я еще не проводница.

Мы молча смотрим друг на друга. Мне кажется, я побеждаю в этом поединке. Что еще он может сказать? Что будет контролировать меня? Он окажется настоящим безумцем, если сделает подобное.

Гермес улыбается, что одновременно и расстраивает, и веселит. Он украдкой смотрит серыми глазами на мои губы, прежде чем взглянуть мне в глаза. Быстрое движение, которое замечаю и которое окатывает неожиданной волной тепла.

– Мхм. От меня эта информация не ускользнула, – признает он, косо поглядывая на меня.

Его низкий, обжигающий голос совсем не помогает. Он также является богом торговли. Его харизма не имеет себе равных в том, чтобы обманывать, тембр его голоса – работа ювелира. Мне лучше быть осторожной, алкоголь всегда меня растормаживает. Сейчас не время совершать опрометчивые поступки или, что еще хуже, предаваться юношескому влечению, которое время от времени дает о себе знать.

А впрочем, выиграла ли я? Он уступает очко, но по-прежнему сосредоточен на мне. Я не осознавала его близости. В неожиданно наступившей напряженной тишине он сокращает расстояние между нами в шаг. Расцепляю руки, чувствуя в горле ком. Я слишком пьяна, чтобы дать пощечину. Просто хочу плыть по течению, даже если совсем ничего в этом не понимаю. Почему он это делает? Что происходит у него в голове? Запах перечного бергамота проникает в ноздри, и его божественная аура касается моей кожи.

Вся эта ерунда с праздником Эроса, проходящим по соседству, кого угодно доведет до бешенства… И меня в том числе. Не позволяю себе дотронуться до него, хотя мне хочется расстегнуть облегающий пиджак и ощутить пульс на его шее… Лучшее, что я могу сделать, – это не двигаться. Таким образом я не препятствую и позволяю проявить инициативу. Меня ни в чем нельзя будет упрекнуть!

Ладно, я не против выпрямиться, чтобы приблизить губы, но не хочу бросаться ему на шею. Клянусь Гекатой, меня лихорадит от окружающей тропической температуры! А серебристые радужки, которыми он осмеливается взглянуть на меня, гипнотизируют. Он немного наклонился или изначально так стоял? Эта медлительность меня погубит!

На нас неожиданно обрушивается завеса дождя. Мы не успеваем отступить. Задерживаю дыхание, удивленная так же сильно, как и он. Над нами образовались облака.

– Гроза Эллы, – объясняю я, заметив, как сильно запыхалась.

У меня дико колотится сердце! Вода стекает по лицу Гермеса, по кончику носа, подбородку и ресницам. Благодаря ей немного лучше видна его шея и золотистая кожа под рубашкой. Я даже вижу, как он вздрагивает, когда сосредотачиваюсь на естественной, забавной и смущенной улыбке.

Издаю взволнованный смешок. Не знаю, кто приблизился первым, но мы оказываемся подвержены одному импульсу. Наши губы встречаются так инстинктивно, что это настораживает. Может быть, потому что я фантазировала об этом моменте тысячи раз. Однако реальность более невероятна. Его губы такие мягкие и теплые. Он опускает одну руку мне на поясницу, другую поднимает к затылку и зарывается в волосы, позволяя большому пальцу поиграть с пирсингом в ухе. Дрожу от каждого движения. Особенно когда он использует это, чтобы углубить поцелуй, скользя языком по моему,