Бальтазар - Вьюн

Затем взмахнув рукой. В воздухе вспыхнули и с металлическим звоном упали на каменный пол несколько идеальных, сияющих клинков, выкованных из чистого света.

— Возьмите оружие, вы больше не бесполезны. Теперь мы вместе победим… или умрём с честью во имя семьи Бальтазар и той, что ждёт меня обратно! Мы больше не никчёмны, что бы кто нам ни говорил!

Гоблины переглянулись, и через секунду на месте паники возникла давка. Они с визгом ринулись к клинкам, расталкивая друг друга локтями и кусаясь. Двое самых азартных вцепились в один меч и тут же начали потасовку. Я лишь покачал головой. Потратить силы на такое… Но я не жалел. Это было прощанием с тем мальчиком, который плакал в подушку в темном каземате.

Окинув взглядом своё новоявленное «войско», сборище трусливых уродцев, я лишь фыркнул и двинулся вперёд. За моей спиной тут же поднялся оглушительный визгливый гвалт. Гоблины, размахивая мечами, принялись выкрикивать мои новые титулы, один нелепее другого: «Не Слюнтявый Владыка!», «Повелитель Отбросов!»…

Пройти удалось шагов десять, головная боль уже начинала подступать к вискам.

— Заткнитесь, — произношу это негромко, но так, чтобы слышали все, обернувшись и сузив глаза. — Или я выверну ваши кишки наизнанку!

Мгновенная тишина. Они замерли, будто врезались в невидимую стену, и с ужасом уставились на меня. Через секунду раздался сдавленный шепоток и кивки. Они поняли. Удовлетворённо кивнув, я снова повернулся и зашагал. Они послушно поплелись сзади, стараясь даже не греметь оружием лишний раз. Но кто-то из них все же осмелился прошептать с придыханием:

— Владыка… он действительно страшен…

Я на мгновение задержал шаг. Страшен? Они ещё не видели мою сестру. Я же был Светлым, был готов принять даже таких, как они. Разумеется, при условии, что они будут вести себя тихо. А мне ещё предстояло сразиться с главными страхами, доказать Генриетте и всем призракам прошлого, что я достоин имени Бальтазар. Они ещё будут мной гордиться! Мое испытание только началось.

Люциус не видел, что его глаза вновь наполнились холодным, неумолимым золотом. Но гоблины видели. И этого взгляда им было достаточно, чтобы они готовы были пойти за ним куда угодно. Даже на верную смерть…

* * *

Тем временем в фамильном поместье Бальтазаров царила непривычная тишина. Смолкли стоны в стенах, затих шепот в темных углах. Даже мумифицированный дворецкий Константин замер в тени арочного прохода, словно превратившись в очередную мрачную статую.

В центре же главного холла, перед массивным портретом основателя рода, неподвижно стояла Генриетта. Это именно она перенесла картины в холл, больше они не были опасны, не для ее брата. Её бархатное платье казалось лишь более глубокой прядью тьмы в и без того мрачном зале. На её лице не было привычной насмешливой улыбки, а лишь холодная, сосредоточенная внимательность.

Портрет Генриха Бальтазара уже успел восстановиться. В то время как остальные предки: и прабабушка Агата, и прадед Казимир, и тетя Ульяна; были лишь бледными, едва намеченными мазками на своих холстах. Им потребуются недели, чтобы набраться сил для нового воплощения. Основатель же сурово посмотрел на свою пра пра… правнучку. Его глаза, всего несколько часов назад полные холодной ярости, теперь выражали нечто иное: задумчивость и… одобрение?

— Ну что, старый грешник? — голос Генриетты прозвучал тихо, но четко, нарушая застывшую тишину зала. — Удовлетворен? Твой план сработал. Мой брат добровольно отправился в Тень, — с неодобрением поджав губы.

С полотна на нее смотрели с тем же каменным выражением лица. Но спустя мгновение губы на портрете дрогнули, и из них донесся низкий, похожий на скрежет камня голос:

— Он сильнее, чем ты думаешь, Генриетта. Сильнее, чем мы все предполагали, — в голосе основателя прозвучала редкая нота уважения. — Был риск, что он сломается, не выдержит давления, но он истинный Бальтазар, он не дал неприятностям сломить себя, это закалило его волю и характер. Мы никогда не воспитывали Светлых, и хоть мой подход тебе пришелся не по нутру… — развел он руками, — но в любом случае был риск, что он сойдет с ума, не выдержав той тьмы, что несет наше наследие…

Генриетта позволила себе едва заметную улыбку, кончики её губ дрогнули.

— Я всегда знала, что в нем есть искра, просто… иная. Не та, к которой привыкли мы, — с любовью в голосе кивнула она.

— Искра? — основатель фыркнул, и на его нарисованной бороде заплясали блики от далекого канделябра. — У него внутри целое солнце, девочка, — Генрих помолчал, и его взгляд стал тяжелее. — Хоть люди об этом забыли, но свет КУДА беспощаднее тьмы. Если нас можно подкупить или договориться, то Светлого… — покачав головой, — остановит только смерть. Именно поэтому мы должны были воспитать его, чтобы он не разменивался на всякую ерунду, чтобы не дал льстивым речам обмануть себя. Сколько Светлых погибло, считая, что поступают правильно, когда все говорят им обратное? Люциус должен быть сильным, пускай для этого нам и пришлось причинить ему боль.

— Я все это понимаю не хуже тебя, дедуля, — парировала Генриетта, играя темным перстнем на своем пальце. — Именно поэтому я и воспитывала его в наших традициях. Чтобы он научился направлять свой свет… в нужное русло. Чтобы он понял, что любовь — это тоже форма власти. Самая прочная, но вместе с тем и порочная…

С портрета донесся тихий, одобрительный хрип, похожий на скрежет надгробия.

— И ты хорошо справилась, — одобрительно кивнул он. — Был риск, что мы его сломаем, все же это наш первый опыт с воспитанием Светлого, — поджав губы. — Но ты справилась лучше, чем я… при воспитании твоего отца. Тот сломался, не выдержал ужасов войны. Захотел сбежать, вместо того, чтобы продолжать бороться… пускай даже это и привело бы к нашему уничтожению. Но мы бы погибли сражаясь, а не как сейчас гния на этом безжизненном куске камня.

Генриетта вздернула подбородок, и в ее зеленых глазах вспыхнул знакомый огонек гордости и властности.

— Мой брат истинный Бальтазар, — на ее губах появилась мечтательная улыбка. — Беспощадный, неумолимый и его легче убить, чем сломать. Мне остается лишь вдохновлять его в нужную сторону, дать ему ту самую любовь, ради которой он будет готов идти до конца… — со зловещей улыбкой на губах закончила она.

Она повернулась, чтобы уйти, ее каблуки звучали по каменным плитам тихим эхом.

— И, дедуля? — она бросила