Царская дорога - Дмитрий Чайка

почтенного Кулли и не менее почтенной Цилли-Амат невзгод зимы не замечали. И даже полугодовалый Эриба-Шамаш ползал по полу, застеленному ворсистым ковром, и самозабвенно бил в крошечный барабан. Ему совсем не холодно, и виной тому была новая печь, сделанная мастером, привезенным из самого Энгоми. Имя ребенку дали говорящее, как нельзя лучше подходящее для будущего купца. «Бог Солнца Шамаш возместит». Такого было его значение. А возместит он, надо полагать, убытки, если они вдруг случатся.

— Знаешь, мой дорогой муж, — сказала Цилли, вытянув ноги, украшенные вышитые пурпуром шерстяными носками. — Я почти не жалею, что вышла за тебя замуж. Ты хорош.

— Да неужели? — скосил на нее глаза Кулли, который сидел на мягкой кушетке и любовался на сына. В устах ее жены такие слова были равносильны ожерелью эвпатрида, дарованного царем Энеем одному из своих вояк. Его ненаглядная Цилли-Амат не отличалась излишней ласковостью, и до сих пор Кулли не удостаивался настолько высокой оценки своей особы. У него даже голова немного закружилась от прилива гордости.

— Ковер, свитер, эти носки, — загнула пальцы Цилли. — Все это, конечно, отличные штуки. Но новая печь, мой милый, это что-то!

— На Царской горе в Энгоми такие стоят, — ответил Кулли. — Там печные трубы на улицу выводят. Государь наш почему-то копоть терпеть не может. Я слышал, все рабыни за него жертвы Великой Матери приносят. Умаялись они эту копоть после зимы оттирать.

— Я, оказывается, тоже копоть не выношу, — хмыкнула Цилли. — Только вот узнала об этом тогда, когда ты дым приказал на улицу вывести. Странное дело. И почему никто раньше до этого не додумался. Сам царь и жрецы Мардука эту вонь нюхают, а потом кашляют день и ночь.

— Та-а-ак! — Кулли вскочил на ноги. — Праздник Великого Солнца аж четыре раза в год бывает, куда ему до похвалы моей жены. Это надо отметить!

И он побежал куда-то в кладовые, откуда вскоре вернулся, держа в руках стеклянную бутыль, наполненную какой-то жидкостью.

— Это что? — остановившимся взглядом уставилась на него Цилли.

— Это? — недоуменно посмотрел на нее Кулли. — Настойка. Ее царский мастер делает, а потом настаивает на грушах, меде и ягодах. По-моему, это тот самый пьяница, на котором мы с тобой шесть мин серебра заработали.

— Я про этот кувшин, — трясущимся пальцем показала Цилли. — Как его сделали?

— Не знаю, — подал плечами купец. — В царских мастерских выдувают, я так слышал. Как-то вроде бы трубку суют в расплавленный песок и дуют.

— Почему кувшин такой ровный? Почему он стоит у нас дома, и ты все это время молчал? — взвизгнула Цилли-Амат. Она подскочила на кушетке, как будто подброшенная незримой силой, и тут же приземлилась на тощую задницу.

— А что здесь такого? — непонимающе посмотрел на нее Кулли.

— Помнишь, я сказала, что почти не жалею, что вышла за тебя замуж? — хмуро произнесла она, а когда он кивнул, добавила. — Так вот, я сильно погорячилась.

— Вот и отпраздновали, — хмыкнул Кулли, налил себе настойки в чашу и выпил одним глотком, после чего крякнул довольно и вытер усы.

— Дай мне! — требовательно протянула руку Цилли, которая, когда злилась, становилась немного похожа на сердитую сову. — Раз уж ты ограбил меня до нитки, так хоть угости теперь.

Кулли хмыкнул и передал чашу жене, которая осторожно лизнула ароматное пойло, а потом в несколько мелких глоточков осушила ее до дна. Она так и осталась недвижима, прислушиваясь, как мягкий огонь разливается по телу, наполняя его приятным теплом.

— Убить тебя мало, — тоскливо произнесла она. — Ты ведь ограбил меня целых два раза. А я, мой дорогой, не припомню ни единого случая, чтобы кто-то меня лишил такой кучи серебра. Почему ты не привез это сюда раньше?

— Это пробная партия настойки, — терпеливо ответил Кулли. — И ты первая, кто пьет ее за пределами Царской горы.

— Так ее не продают там на всех углах? — воспрянула Цилли. — И ты не пропустил товар, на котором мы сможем заработать целую гору маленьких кругленьких драхм?

— Нет, конечно, — хмыкнул Кулли. — Я привез его на пробу и ждал самой мерзкой погоды, чтобы открыть. Тебя порадовать хотел. Да вот не получилось.

— Ты мой герой! — притянула его к себе Цилли. — Мой могучий бык! Моя крепостная стена! Грозный носитель секиры! Я тебя хочу прямо сейчас, мой господин!

И она закричала, зовя рабыню.

— Калбатум! Где ты, негодная? Забери молодого хозяина!

После того как супружеские ласки закончились, Цилли прижалась разгоряченным телом к боку своего мужа и заявила.

— Я все посчитала! Дюжину дюжин таких бутылей мне привези. Я кое-что на пробу потрачу, а остальное продам. Мы за одни пустые бутыли хорошие деньги возьмем. Тут таких делать не умеют.

— Я уже привез, — хмыкнул Кулли, — дюжину дюжин таких бутылей. И припрятал их в кладовой, в ящиках с деревянными ячейками, переложенные тростником. Я же сказал, что ждал самой мерзкой погоды. Пора звать гостей и угощать их, моя дорогая.

— Ты мой лев! — простонала Цилли, которую вновь охватило невероятное возбуждение. — Возлюбленный моего сердца! Сладчайший финик, дарованный мне Иштар! Обними же меня покрепче!

Следующее утро Кулли встретил в лавке. Груз ковров, которые он привез в Вавилон, расходился неслыханными темпами. Погода — полнейшая дрянь, и если толстые стены из кирпича еще хоть как-то держали тепло, то ногам было весьма зябко. Поначалу цена на изделия царских мастерских была заоблачной, отбивая у покупателей всякую охоту расставаться со своим серебром, и тогда Цилли-Амат заявила.

— Мы с тобой, конечно, изрядно пожадничали, мой драгоценный супруг. Давай-ка перестанем отвращать людей от нашего товара, а начнем их привлекать. Будем делать им скидку в честь какого-нибудь праздника и хороший подарок за покупку.

— Подарок? — поднял бровь Кулли. — Мы будем давать взятку покупателям? Какую из их видов? Шульману, «плата за решение»? Или ришатум, «знак благожелательного внимания»?

— Пожалуй, нет, — задумалась Цилли. — Это будет намурту, «подношение для завоевания расположения». Мы будем дарить шерстяной носок.

— Подарить шерстяные носки зимой? Хм! — задумался Кулли. — Неплохая идея.

— Один носок! — раздраженно поправила его жена. — Один! Пусть видят бессмертные боги, ты хочешь пустить нас по миру.

Идея Цилли