Шепот Ангела. Возвращение души - Анна Николаевна Александрова

раздавал распоряжения, сам же присел на край кровати и, нежно перехватив запястье пациента тремя пухлыми пальцами, стал, поглядывая на часы, отсчитывать пульс. – Двадцать четыре, двадцать пять, двадца… Итого, пятьдесят два удара в минуту. Низковато, но не критично… Так-так-так… Игорь Андреевич, вы меня слышите? Игорь Андреевич? Меня зовут Герман Степанович, я ваш лечащий врач. Моргните, если вы меня слышите и понимаете.

Пациент уставился на доктора, остальные затаили дыхание.

Больной медленно закрыл и открыл глаза.

– Чудненько! Ох, как чудненько! – воскликнул Герман Степанович, поблескивая одновременно и стеклами очков, и неприлично белозубой довольной улыбкой. – Оленька, созвонись с его женой и… это… набери следователю Перекосову. Лидия Львовна, срочный медицинский консилиум! Всех заведующих сюда. Если он у нас еще и заговорит, то… ох… это же… это… – Доктор мечтательно оглядел палату, задержался взглядом на белом телевизоре, поднял глаза к потолку. – А почему лампа не светит? Перегорела? Лидия Львовна!

В палате поднялась суета, из коридора донеслись гомон и ароматы полдника. Оля нечаянно нажала на кнопку пульта, включив телевизор, и на его звук, словно зомби, притянулись другие пациенты.

Тот, кого называли Игорь Андреевич, повернул голову влево-вправо и вполне внятно произнес:

– Можно потише… пожалуйста. Голова гудит.

Палата замерла, и только телевизор пел радостно:

Вечером в среду,

После обеда,

Сон для усталых

взрослых людей,

Мы приглашаем,

всех, кто отчаян,

в дикие Джунгли скорей!!![1]

– Чудненько, как же чудненько, – не веря своим ушам и растерянно потирая руки, произнес доктор и вдруг заверещал фальцетом. – Вон! Все вон! Игорь Андреевич, как же я рад! Но тсссс… Отдыхайте. Лидия Львовна, консилиум! А вы все вон! И выключите уже этот ящик… Оля!

Минуту спустя пациент остался один в белизне и стерильной тишине палаты номер семь.

Глава 6. Консилиум

Странные ощущения, тревожные и непонятные, испытывал пациент одиночной вип-палаты. Голова продолжала гудеть так, будто от уха до уха в черепной коробке протянули радиоволну, которая все никак не могла настроиться. И то скрипела белым шумом, то выплевывала отдельные слова, фразы и образы.

«Где я?» – прозвучала первая внятная мысль. – В больнице. Очкарик… этот… Герман… сказал, что он врач. Хорошо. А кто я? Он называл меня Игорь Андреевич… Я Игорь Андреевич?»

Сердце ухнуло, скатилось по кровотоку в пятки. Он не помнил, кто он, и это было странно. Но он вполне осознавал себя, чувствовал, узнавал предметы. Белый телевизор вызвал интерес и любопытство. Казалось, он не видел раньше такого, но само понятие телевизор было ему знакомо.

Мужчина пошевелил рукой, движение далось с трудом, но далось. Во всем теле ощущалась сильная слабость, появилось невнятное тревожное чувство скованности. Словно постирали в кипятке любимый заношенный свитер, и он сел, став маленьким и неудобным. Столь некомфортно и непривычно было в собственном теле. Он поднес руку к лицу, прощупал его, не узнавая очертаний.

– Принести что-нибудь? – пискнул тоненький голосок, и в поле зрения нарисовалась прежняя блондинка в белом халатике с расстегнутой верхней пуговичкой.

Пациент инстинктивно нырнул взглядом в нависший над ним вырез, демонстрировавший две упругие полусферы, обтянутые ажурной сеточкой, и поспешно отвел глаза. Медсестричка улыбнулась и наклонилась еще ниже, одной рукой поправляя под ним подушку, другой заправляя себе за ушко выпавший пергидрольный локон.

– Я Оля, – мурлыкнула она. – Все три месяца за вами ухаживала. Вы не помните? Ничего не чувствовали?

Он отрицательно мотнул головой.

Оля вздохнула с сожалением и повторила первый вопрос:

– Принести что-нибудь, Игорь… Андреевич?

– Зеркало, – выпалил он, с ужасом осознавая, что даже собственный голос кажется ему чужим.

– Ой, вы прекрасно выглядите, не беспокойтесь, – ворковала Оля, поглаживая пациента по руке от локтя до запястья. – Шрам затянулся и теперь даже украшает вас.

Он внимательно посмотрел на нее и вопросительно замычал.

– Ой, – Оля прикрыла накрашенный ротик рукой, – вы, наверное, не знаете про шрам, не помните. Вы же без сознания тогда… сюда… на операцию. Ой.

В коридоре послышались голоса, Оля подскочила, шепнула быстро:

– Я принесу зеркало после.

И, застегивая поспешно халат, метнулась к окну, имитируя занятость.

В палату вошли четверо в белом под предводительством уже знакомого очкарика с бородкой, смазливый Витя катил следом инвалидную коляску, скрипевшую на одно колесо. Все-таки вип-колясок в больнице не предусмотрели.

– Ну-с, Игорь Андреевич, будем вас обследовать, – радостно потирал руки Герман Степанович, лицо его выражало маниакальное нетерпение. – Коллеги, приступаем!

Следующие три часа вернувшегося с того света Игоря щупали, слушали, измеряли, били молотком по коленке, возили до жерла МРТ и обратно, светили ему фонариком в глаза… и делали много чего еще. Наконец докторский консилиум единогласно признал, что свершилось чудо и пациент после трех месяцев комы очнулся совершенно здоровым и дееспособным. Все двигательные функции сохранены, все реакции в норме, единственная неприятность – полная потеря памяти.

– Да, так бывает, память не самое страшное, – вещал Герман Степанович. – При такой черепно-мозговой травме, как у вас, вообще удивительно, что вы и ходите, и говорите. Ну про «ходите», тут объяснимо, конечно, – он скромно, но с довольною улыбкой, потупил взгляд. – Уход был нестандартный. Массажи каждый день, разработка суставов, даже иглоукалывание подключили в качестве альтернативного метода. Как результат – дистрофии мышц нет, а слабость эта пройдет, не волнуйтесь, расходитесь. А вот с памятью…

Договорить он не успел, так как в палату ворвалась она – законная супруга.

Глава 7. Законная супруга

Она была феноменально красива. Высокая, выше всех присутствующих. Возможно, этому способствовали туфли на десятисантиметровой платформе, но и без них Ксения (так звали девушку) выделялась бы своим ростом и восхитительно ладной фигурой. Она словно только что сбежала с показа Victoria’s Secret Show: длинные ноги, затянутые в узкие синие брюки, оголенный плоский животик с мягкой впадинкой пупка, в котором блестел мелкими цветными камешками пирсинг в форме стрекозы, розовая рубашка, завязанная в узел аккурат над стрекозой. Рубашка вроде бы и имела строгий фасон (длинный рукав, отложной воротник), но на груди третьего размера, с расстегнутыми верхними пуговичками и напрягшимися остальными, выглядела сверхсексуально. Бедная Олечка даже сглотнула завистливо и окончательно застегнула свой халатик.

– Гарик, котик, солнце мое, – лепетала красавица, поднимая шелковые ниточки бровей над синими, как сапфиры, глазами. – Как ты? Что? Тебе больно?

Ксения перекинула платиновые локоны на одно плечо, и, картинно склонив голову в ту же сторону, присела на край кровати.

Игорь растерянно взглянул на лечащего врача, всем своим видом прося помощи. Сердце его стянуло испугом.