Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников

Одно дело победить при Клушине. Хотя и там была не победа, если уж честно говорить, нам удалось отбить все атаки врага и избежать поражения, не более того. Однако теперь уже мне придётся атаковать ляхов, засевших под Смоленском, и как это сделать так, чтобы в первые же часы нас не смела атака крылаты гусар я представлял себе смутно. И всё равно драться придётся, потому что выбора нет. Вот пускай люди и отдохнут перед последним переходом к Смоленску. После него останется только драться.

Поняв, что в городе свои, православные, народ потянулся обратно из тех несусветных укрытий, где они прятались от казаков. Даже какой-никакой, а поп сыскался, правда, на месте церкви было выгоревшее пятно, однако он с моего благословения водрузил вырезанный посошными ратниками деревянный крест над богатой усадьбой купца, который со всей семьёй сбежал из Дорогобужа прежде чем к нему подступили казаки Нелюбовича. Теперь народ нёс туда какие ни есть иконы, а один из выживших горожан даже взялся расписывать стены, правда, получалось у него так себе. И всё же отец Иона благословил художника, потому что энтузиазма тому было не занимать.

— Не имею я права службу править, — признался мне он. — Я же пономарём был, на службах только помогал отцу Феофилакту, да в колокол звонил. А теперь вот оно как обернулось. Грех это великий, без священства таинства творить.

— Буду жив, — пообещал ему я, — сам к патриарху пойду за тебя просить.

— Да что ты, надёжа-князь, — замахал руками молодой поп, ну или пономарь. — Да разве ж я достоин внимания твоего, а тем более патриаршего.

— Ты, отец Иона, — кажется, я первым назвал его так, и после он уже не отнекивался, — грех тяжкий на душу за-ради народа православного принял. А это подвиг, пожалуй, побольше чем саблей махать.

— Да что ты, — снова замахал руками Иона, но спорить дальше не стал.

Главное теперь не забыть про него, если и правда будет за нами победа под Смоленском. Наказание за отправление службы без сана в церкви весьма строгое, могут и навечно в монастырь законопатить куда Макар телят не гонял, а ведь он только другим помочь хотел. Вот только мотивы отца Ионы никого волновать не будут, если за него и правда сам патриарх не вступится.

Мы продолжали сидеть в Дорогобуже. По улицам его ходили едва ли не только стрельцы с детьми боярскими. Солдат нового строя муштровали офицеры, они уходили за стены рано утром и возвращались, едва ноги волоча, ближе к темноте. Зато кормили их лучше всех — об этом я позаботился. Сам пару раз оказался у котлов, где варили для них вечернюю кашу и велел налить мне первую миску. Надо было видеть, как тряслись руки у поварёнка с черпаком. Однако он как-то справился и даже не пролил ни капли мне на штаны и сапоги.

— И где тут шкварки? — поинтересовался я, помешав в миске ложкой разваренную полбу. — Где шкварки свиные, я тебя спрашиваю?

Голоса, конечно, не повышал, однако поварёнка и так едва удар не хватил.

— Передай кухарям, — велел я ему, отдавая миску ближайшему из солдат, — что если завтра не будет шкварок, как велено, я из них самих жир повытоплю и шкварок нажарю.

Высказавшись, я ушёл от котлов, оставив солдат с их разваренной полбой и надеждой на лучший ужин завтра.

Похоже, кухари приняли мои слова всерьёз, и когда я снова попросил каши из общего котла, в ней уже видны были тёмные куски обжаренного сала. Оставшись доволен увиденным, я снова отдал миску и ушёл. Нечего делать князю среди солдат. Не то чтобы чести урон, но они себя вольно чувствовать в моём присутствии не смогут, и у всех на уме будет только одно — хоть бы он поскорее убрался к своим воеводам, да не мешал честным солдатам есть. Помог с кухарями управиться, и слава Богу, а торчать среди солдат нечего.

Это только в лубочных историях про генералиссимуса Суворова его солдаты любят, а он с ними из одного котла кашу хлебает да шутки шутит. По крайней мере такой образ создавали у нас в голове разные книги и фильмы про него. Но что-то сильно сомневаюсь, что простым солдатам, которые видели его обычно издалека, было так уже по душе генеральское общество. Он ведь завтра махнёт шпагой — и все они пойдут в огонь, на стены Измаила или ещё куда, а вернётся оттуда едва половина. Не за что солдату генерала любить, вот что я думаю.

Я ещё пару раз наведывался к котлам, чтобы кухари не расслаблялись. Однако всякий раз среди разваренных зёрен полбы чернели обжаренные шкварки.

Главной отговоркой моей, когда спрашивали о выступлении армии было, что я жду возвращения Бутурлина с добычей или без неё. Однако когда ожидание совсем уж неприлично затянулись, и на носу был август, когда погода начнёт портиться, на очередном военном совете князь Хованский резко заявил мне прямо в лицо:

— Не вернётся Граня, — высказался он. — Либо утёк с отрядом бывших воровских людей, либо нарвался на ляхов да посекли их всех.

— Всех бы не посекли, — возразил я. — Кто-то бы да смог вырваться.

— А с чего бы ему сюда возвращаться, — резонно заменил Хованский, — утёк бы куда подальше, где не найдут. Хотя бы и в Калугу, к вору, или на Москву. Мало ли кто кому служил из безвестных дворян.

Я понимал, что и дальше тянуть время нельзя. Войско отдохнуло, и пора выступать, иначе меня могут в нерешительности, а то и прямо в трусости обвинить.

— Если до Ильина дня[1] не вернутся, — объявил я, — то мы выступим на Смоленск без него.

До этого дня оставалось не так много времени и войско начало готовиться, но не спешно, чтобы всё успеть. Хотя все отлично понимали — всего вовремя не переделаешь, и придётся потом как-то справляться на ходу. Но это нормально, к этому все привыкли.

Но не прошло и трёх дней с того памятного военного совета, как у городских ворот показался отряд Бутурлина.

Об этом мне доложили сразу же — я сам так велел. Я бросил все дела, вскочил в седло и помчался к Днепровским воротам, в которые должен был въехать отряд.

Надо сказать, выглядел Бутурлин сотоварищи впечатляюще. Сразу видно, тяжко им пришлось. Одежда износилась после ночёвок