Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников

— Но я уже знаю врага, а он боится сражаться с нами в поле! — продолжал настаивать Жолкевский. — Это шанс, который нельзя упускать! Нужно бить сейчас и московиты получат второй Болхов.

— Или новый Клушин, — снова осадил его король. — Враг знаком с вами, пан гетман, так же как вы знакомы с ним. А вы, исходя из того, что я от вас услышал только что, просто хотите повторить манёвр, который закончился Клушинской катастрофой. Блокировать пехотой засевший за укреплениями авангард и нанести удар по остальному войску.

— При Клушине мы дрались в поле, — не отступал Жолкевский, — а здесь — переправа. Войско Скопина будет разделено, и по частям я разгромлю его даже меньшими силами гусарии и панцирных казаков.

Он явно намекал на то, что справится и без конфедератов из хоругвей угодившего в московитский плен Зборовского.

— Этого не будет! — треснул по столу кулаком Сигизмунд. — Я не дам вам снова угробить лучших своих конников. Вы потеряли моё доверие после поражения под Клушином, и я не готов рисковать гусарами во второй раз.

У Жолкевского на скулах вспухли желваки, пальцы сами собой сомкнулись на рукояти сабли да так, что костяшки побелели. Однако он ничего не ответил королю, молча проглотив упрёки, которые считал пускай и несправедливыми, но, увы, вполне заслуженными.

[1] Потери (лат.)

[2]Липки — польско-литовские татары или белорусские татары, татары Великого княжества Литовского — этнотерриториальная общность татар. Исторически были единой этнической группой в Великом княжестве Литовском и затем в Речи Посполитой

[3] Казнь (лат.)

* * *

Больше всего я опасался нового нападения на переправе через Днепр. Соловьёвский перевоз был широк, однако войско всё равно вытянулось в нитку. Возы катились медленней чем шёл бы человек. Первыми переправились солдаты нового строя и наёмники, а также приличная часть посошной рати. Они тут же принялись сооружать временные укрепления на случай нападения врага. Следом прошли конные дворяне, тут же разлетевшиеся по всей округе небольшими отрядами. Их главной задачей было найти врага, если он есть. Однако никого они не отыскали — поляки, несмотря на все мои страхи, предпочли остаться в осадном стане под Смоленском, и не попытались перехватить нас на Соловьёвском перевозе.

Войско без проблем переправилось, и заняло выстроенный посошной ратью табор. Последние повозки обоза въезжали в него уже почти в темноте. Следить за этим уже не требовалось, и я собрал воевод на совет.

— Завтра мы прибудем в стан Хованского, — заявил я, — и оттуда уже сможем ударить по Жигимонту. Граня, — обратился я к Бутурлину, — ты у нас в войске самых лихой, так что тебе только могу поручить опасную службу.

— Говори, князь-воевода, — усмехнулся Бутурлин, которому вроде и не по месту было находиться здесь, но я вызвал его сам, — любую службу сослужу тебе.

— Надо взять верных людей, — сообщил ему я, — и вместе с ними пробраться в Смоленск, чтобы снестись с воеводой Шеиным или тем, кто его заменяет, коли тот погиб или ранен или болен. Пускай как заслышат из города шум боя, палят по ляшскому стану изо всех пушек, огненного зелья да ядер не жалея. На вылазку у них там сил точно не хватит, а вот пушек довольно будет, чтобы хоть часть вражьих сил сковать. Пускай боятся берегом Днепра идти там, где пушки со стен добивают.

— Сделаю всё, — уверенно заявил Бутурлин.

— Тогда ступай отдыхать, — велел ему я. Граня и сам во главе отряда носился по округе, выискивая врага, и теперь едва с ног не валился, хотя и старался этого не показывать. — Ну а нам, господа воеводы, надобно будет сейчас обсудить, как будем ляхов с осадного стана сбивать.

В ответ все долго молчали — прямо неприлично долго. Как будто воеводы да и Делагарди вместе с ними рассчитывали только на меня. Как будто я один могу решить все вопросы, предложив какой-то нестандартный выход. Может быть, настоящий князь Скопин-Шуйский и смог бы, он, видимо, был мастак на такие вот дела, но я-то не он в этом смысле. У меня военного опыта обучение на полигоне в прошлой уже жизни да после одно большое сражение, где нам лишь чудом удалось поражения избежать. А тут против нас будет не рискнувший всем Жолкевский, атаковавший превосходящего его по силам противника, полагаясь лишь на мощь собственной кавалерии. Теперь-то мне придётся столкнуться со всей осадной армией короля Сигизмунда, а это уже не зарвавшийся по большому счёту гетман. Да и сил у него побольше. Потому и боялся я этого сражения до колик в животе, и не боюсь в этом признаться хотя бы самому себе.

— Польское войско, — первым нашёл в себе силы высказаться Делагарди, говорил он медленно, потому что мало кто на совете понимал по-немецки, а русский он знал недостаточно хорошо, то и дело в речи его проскакивали немецкие и шведские слова, которых он на русском просто не знал, — достаточно долго стоит под Смоленском. Это наш единственный trumf[1] в будущем сражении. Восемь месяцев осадного стояния сказываются на обеих сторонах не лучшим образом. Также нам на руку finansiell[2] проблемы польского короля. Он ведёт войну за свой счёт и даже если сумел привлечь к ней некоторое количество aristokrater,[3] но и они готовы воевать не только за честь короны, но и желают видеть echter Gewinn,[4] которой нет и inte förväntat.[5]

— Ляшские магнаты не уйдут от короля, покуда Смоленска не возьмут, — решительно заявил князь Елецкий. — Гонор им не позволит.

— Это так, — согласился Делагарди, — однако и сражаться их войска будут с куда меньшим Eifer,[6] как и они сами.

— Когда до крови дойдёт, — отмахнулся Елецкий, — все славно драться станут. Всем жить хочется.

— Не так, — покачал головой Делагарди. — Aristokrater самим не нужно драться, они пошлют свои войска, но не слишком охотно сделают это. И командиры их не станут драться с нами насмерть, особенно это касается немецких Landsknechte.[7]

— Конечно, вам, люду наёмному, за серебро кровь лить, не за родную землю, не так уж и хочется, — поддел его Елецкий, однако Делагарди либо в самом деле не понял либо сделал вид, что не понимает издёвки.

— Так, — кивнул он. — Сражаться насмерть можно за родную землю или за очень щедрое Vergütung.[8] А так как польский король испытывает известные ekonomiska svårigheter[9] рассчитывать на его щедрость не приходится.

— Значит, Якоб Понтуссович, — обратился к нему я, — думаешь, мы сможем побить ляхов?