Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

ничего не поделаешь, тут уж как повезет. Хватит ли ему сил, отмеренных Свириду Водыханову? Не стоит загадывать, подумал Шунт. Надо писать. Надо петь среди чумного мора, как пела пушкинская Мери. Настоящая Вещь – она уже готова, осталось только перенести ее на бумагу.

Он вынул лист и от руки вывел имя автора: Свирид Водыханов.

Он не боялся ограничиться одним рукописным экземпляром: никто не прочтет.

Последний путь

Павлу Вязникову с благодарностью за первотолчок

1

— Вот, мы пришли, товарищ полковник, — железнодорожник замедлил шаг, на ходу поворотился к Литвиненко всем корпусом и продолжал идти, уже пятясь. — Принимайте коня, — он указал подбородком на выкрашенный в черное состав, приросший к доисторическому паровозу с красной звездой на обрубленном рыле. Накрапывал дождь; железнодорожник снял зачем-то фуражку и вытер ладонью широкое лицо.

Литвиненко остановился, вынул портсигар, задумчиво размял папиросу. Он был уже глубокий старик — сутулый и длинный, узловато-бугристый в членах; шинель на нем топорщилась и в то же время неряшливо болталась, несмотря на широкий ремень. Из ворота торчала непропорционально большая голова, более уместная на плечах истаскавшегося обжоры и пропойцы — не размером, но бульдожьим одутловатым лицом, заплывшими глазками, желтой нездоровой кожей. А рот был такой, каким едят куриные ноги семейные пассажиры дальнего следования.

— Вот и свиделись, — уронил он бесцветным голосом. Чиркнул спичкой, погрузил лицо в горсть. Железнодорожник почтительно промолчал.

Литвиненко выпустил длинную струю дыма, словно хотел поприветствовать паровоз подобием протяжного гудка.

— Зеленым он выглядел лучше, — заметил полковник. — Маскировочный цвет.

Железнодорожник позволил себе напомнить:

— Так нынче не от кого хорониться, товарищ полковник. От смерти не спрячешься. Колер самый подходящий.

Литвиненко сделал несколько мелких шагов вдоль состава, недовольно воззрился на кумачовую ленту с черными буквами.

— За версту видать, — пробормотал он сердито.

— Но ведь так и задумано, товарищ полковник. Так и велели: чтобы видать за версту. Чтобы не хоронили государство раньше времени. Пускай понимают, что оно живо и заботится. Кому ж еще похоронить людей, как не живому государству.

Железнодорожник немного разгорячился. Литвиненко смотрел на него и печально кивал. Слушая, он то и дело посматривал на буквы, которые складывались в слова «Последний Путь». Они казались ему даже не символичными, а просто правильными. Он всегда знал, что его последний путь проляжет по рельсам.

— Угля на сотню километров, — спутник полковника теперь говорил извиняющимся тоном. — Но зато солярки целая цистерна.

Литвиненко пожевал губами.

— Что такое цистерна, — сказал он с сомнением. — Их бы высушивать…

— Это у классика высушивали, — проявил начитанность железнодорожник. — Но он был выдумщик. Когда их сушить было, если кругом враги?

— То-то и оно.

— Но он был все равно молоток, — воодушевился тот. — Как Жюль Верн. Мечтатель. Многое правильно предсказал.

— А-а, — махнул рукой Литвиненко. — Такое предсказать — много ума не надо. Небось, не синоптиком придуриваться.

В тяжелом от сырости воздухе растекся металлический баритон; влага гасила эхо, и громкоговоритель бубнил, словно в подушку:

— Полковнику Литвиненко пройти к коменданту. Полковник Литвиненко, пройдите, пожалуйста, к коменданту.

Литвиненко раздосадованно сморщил лицо. Оно непостижимым образом стянулось щеками и ушами к носу, и туда же вздернулись губы, а поредевшие брови соединились в подобие синусоиды. Полковник, уставший от жизни, в душе уже одолел выпавшую дорогу и больше никуда не хотел идти. Ему было спокойнее остаться при паровозе. Воссоединение состоялось, и коменданты остались за чертой.

Он, приросший было ладонью к черному машинному боку, нехотя отлепился и пошел назад, к зданию вокзала, похожему на присевшего паука. Железнодорожник засеменил следом, мысленно покидая полковника и не зная, что выбрать из тысячи механических мелочей, что роились вокруг. Он переключался с трудом, затрудняясь задержаться на чем-то одном, и в итоге остановился на самодовольном семафоре. Тот победоносно, тупо горел красным глазом, а мимо крадучись, воровато полз отбившийся от стада локомотив.

…Комендант казался сошедшим с экрана служакой, одинаковым во все времена, почти равноценным чекисту своими универсальными полномочиями и в то же время замученный тяжким трудом. Кожаной тужурке, правда, не хватало маузера, зато на фуражке красовалась тусклая допотопная звездочка. Литвиненко почудилось, что она октябрятская. Коменданту было изрядно за сорок, и он полностью слился с намазученным местом, где ночевал и дневал. Голос у него давно сел, глазницы сделались темными шахтами, откуда слабо светили умирающие шахтерские фонари. Он сидел за столом, как привинченный, и Литвиненко угадывал, что комендант заканчивается резьбой и ввернут в промасленное отверстие.

— Полковник, получите ведомость, — прогудел комендант, не делая скидки на разницу в звании и возрасте. — Возьмете товарищей Жулева и Жамова, проведете инвентаризацию. Примете и по готовности доложите.

— Стар я, сынок, тебе докладываться, — проникновенно сказал Литвиненко.

— Товарищи Жулев и Жамов отдыхают за дверью, — сообщил тот, оставив реплику полковника без внимания. — Они курят. Прикажете им перестать.

Ссориться было бессмысленно. Полковник ничего не мог сделать коменданту, а комендант мог сделать многое, но Литвиненко его нисколечко не боялся. Он не то что стоял в могиле одной ногой, но готовился завтра же забраться в нее целиком. Со всем своим внутренним миром, который есть окружающий. Как это происходило с фараонами, которые прихватывали с собой в пирамиды челядь и жен. Или кого-то другого, полковник не был силен в древней истории.

— Товарищи Жулев и Жамов разбираются в вопросе? — не без сарказма осведомился Литвиненко.

— Разбираетесь вы, — объяснил комендант. — Иначе они давно бы сами управились.

Старик уставился в бумагу. Состав укомплектовали накануне, однако он почти не сомневался, что за ночь добрую половину разворовали.

— Мне сказали, что угля хватит на сотню километров, — сказал полковник.

Комендант, копавшийся в ящике стола, мотнул головой:

— На восемьдесят, и то вряд ли.

— А вы уже топили покойниками? Если поезд встанет — кому отвечать?

— Вам, — равнодушно произнес тот. — Солярки полно — чего вам еще надо?

Литвиненко стал закипать:

— Послушайте, — заговорил он тише, чем до того, и потому грозно. — Я понимаю, что капитализм. Что экономия, самоокупаемость. Фирменный паровоз-крематорий — это оригинальная выдумка. Поезд повышенной комфортности. Но там топка маленькая — вдруг ее не хватит?

— Лазо же хватило, — пробурчал комендант, продолжая рыться. Он нашел, что искал: прозрачную пластмассовую линейку, которую тут же приложил к стопке каких-то квитанций и начал рвать корешки.

— Это неуместная демагогия, — настаивал Литвиненко.

— Что я вам — Самсон, топку разорвать? — взвился собеседник. — Я лучше чью-нибудь пасть, саботажную… У меня для вас что — целый парк паровозов? Он один, другого нету.

— Дайте нормальный локомотив…

— Локомотив!.. Мы их на штуки считаем. Кто же нынче отпустит стратегический локомотив за