Пробуждение древних сил - Хайдарали Мирзоевич Усманов

Через два дня ещё один – пожилой культист с искажённым лицом – начал слышать шорохи в собственных воспоминаниях. Он сидел у стены, вспоминая наставника, но образ был… Другим…

Наставник говорил с ним голосом его собственной жены. А потом – собственной матери. А потом – его будущего ребёнка, которого не существовало.

“Ты не помнишь… Но земля – помнит. Ты шагал. А значит – запомнен.”

Он не кричал. Он совсем перестал говорить. А когда другие нашли его утром, его тень пыталась убежать в обратную сторону.

Третий – женщина из Внутреннего двора обители Пяти Пиков Бессмертных с розовыми шрамами на руках – начала видеть следы когтей. Везде… На камнях… На деревьях… На коже… Три, потом четыре, потом… Девять… В первую ночь – они просто исчезали. Во вторую – оставались, как ожоги. А в третью – она провалилась в один из них. Не физически. Но сознание её застряло в моменте, который повторялся снова и снова. Она падает… Лисьи лапы касаются её спины… И раз за разом – в ушах только голос:

“Ты пыталась меня разбудить. Но теперь – я смотрю через тебя.”

У каждого из них начались петли сна. Но хуже было то, что эти петли начали протекать даже во время бодрствования. Один из мастеров – старший из группы, каждый день выходил на берег реки. И каждый раз, вне зависимости от времени суток, вода была покрыта льдом, а на ней он видел отпечатки лап. Он отказывался входить в дом, так как был уверен, что там уже находится он сам. И тот, кто в доме – в чём-то уже и не он. Он повторял фразу снова и снова:

– Он идёт не по земле. Он идёт по памяти о земле. Он ищет шаги.

Спустя две недели два члена группы исчезли бесследно. Они просто ушли в лес. Без слов. Без следов. Остальные трое обнаружили на своих спинах следы когтей, словно их царапали изнутри. И вот тогда они поняли – Хао-Цзу не простил. И не забыл. Он… Не закончил.

На рассвете, один из оставшихся заметил, что его отражение в воде живёт отдельно. Оно двигалось не синхронно. Иногда улыбалось, когда он был в отчаянии. Иногда плакало, когда он смеялся. А однажды указало лапой на его собственную грудь.

И тогда он понял, что он не один. Лис уже был внутри. Не плотью… Сном… Хвостом… Забвением…

Последний из культистов попытался написать всё, что происходило. Он вёл дневник. Но каждое утро – буквы менялись. Фразы становились зеркальными. А вместо его имени – внизу страницы всегда было написано:

"Ты звал. Я пришёл. Ты остался. А я – теперь ты."

………….

Деревня Хонъюнь затаилась в низине среди туманных холмов, окружённая старым лесом, который местные называли "Шепчущим". Она была маленькой, трудовой – две улицы, пятнадцать домов, одна святилищная арка, и храм без жреца, покосившийся от дождей. И в первую ночь – ничего не произошло. Только одна девочка сказала, что "лиса сидел на крыше и смотрел в колодец."

Её мать шлёпнула её, отругала за глупости, и отправила спать. Но под утро та же женщина вбежала в соседний дом с топором в руке, и несколькими ударами буквально… Выпотрошила свекровь. На вопрос, почему, она ответила:

– Она не та. Она больше не та. Она с хвостами. Я слышала, как она ими шевелит.

После этого события деревня затихла. Во всех домах двери были заперты. Мужчины с копьями ходили по улицам. Но уже тогда никто не мог сказать, кто именно отправил их. Указаний не было. Но все чувствовали, что так надо.

В колодце… Погибла вода. Да… Не исчезла… Не пересохла… Она именно погибла. Стала синевато-мутной, и казалась глубже, чем прежде. Один из подростков попытался посмотреть в неё – и упал. А когда его всё же достали, глаза мальчика были чернильно-чёрными. А изо рта – торчал клок белой шерсти. На закате того же дня заснули трое. И больше не проснулись. Но ночью их видели. Как они гуляли по деревне, голыми, бормоча:

“Не все хвосты ещё видны…”

Во сне жителей деревни начал приходить… Он… Не зверь… Не человек… Это было присутствие. Сначала – просто наблюдающий силуэт у двери. Потом – хвосты, струящиеся за печью. А затем – они начали слышать зов.

“Ты знаешь, кто он. Он наблюдал, когда ты был один. Он принял твоё одиночество как жертву.”

Один старик, кузнец, сам вырезал себе язык, но перед этим сказал:

– Чтобы он не говорил через меня. Чтобы жена не узнала. Чтобы дочь осталась моя, а не его.

Но жену он всё равно зарезал, перепутав её с "той, что дышит чужим именем".

На шестой день в деревне осталось всего восемнадцать человек. И все они —вышли к арке, которая в таких местах заменяла храм, или даже святилище, в полном молчании, восемнадцатью тенями под туманным солнцем. На землю они разложили остатки близких, и кровью начертили девять хвостов. Никто не дал им такой команды. Никто не проговаривал ритуал. Но каждый знал, что именно так Лис придёт. Одна женщина пронесла на руках младенца, и положила его в центр круга. Он ещё дышал. Он даже не плакал. Но когда она отступила – он исчез. Без звука. Без пепла. Без следа. И в воздухе на мгновение замерцал контур – маска без лица. И девять шлейфов, как шрамы реальности. Через десять дней в деревне не осталось живых. Но… Тела, которые там можно было найти, так и не разложились. Они лежали, будто спали. Некоторые – с улыбкой. Другие – с вырванными глазами. Третьи – вбитые в стены, как украшения.

А на стенах домов – появились новые надписи. Их не писали чьи-то руки. Они будто бы сами проявились. Их выложили слои пыли… Насыпал осевший пепел…

“Я здесь. Вы были. Вы – теперь Я. А Я – скоро стану многим.”

Когда в деревню спустя недели пришла разведка, они нашли пустые дома, но в каждом окне, в каждой отражающей поверхности, можно было заметить время от времени появляющееся отражение чужого лица. И один из мастеров, глядя в эти окна, тихо прошептал:

– Я… знаю это лицо… Это я. Только… Только с маской…

И никто не смог взять с собой для изучения ни одного тела. Ни одну вещь. Ни землю. Потому что