Хейтер из рода Стужевых, том 3 - Зигмунд Крафт

Виктор Огнев — мужчина с гордой осанкой и резкими, жёсткими чертами лица, был погружен в размышления, на основании которых хотел задать вопрос ректору. Сейчас он сидел, откинувшись на спинку кресла, с привычной маской уверенности на лице. Услышав имя сына, его губы сжались в тонкую ниточку раздражения. Очередной скандал, очередная головная боль. Этот ребёнок ничему не учится!

Но когда Молниевский произнёс сочетание «торговля незаконными веществами», эта маска вдруг дрогнула. Виктор медленно выпрямился. Его пальцы, лежавшие на столе, сжались в белые от напряжения кулаки.

— Я требую ответов, — продолжал ректор, не дождавшись ответа от безопасника, и его голос приобрёл металлический отзвук. — И я начну с самого очевидного. Профессор Огнев. Ваш сын. Что вы можете сказать в его защиту? И известно ли вам, что его имя фигурирует не только в рапортах о хулиганстве, но и в расследовании о распространении наркотиков?

Удар был нанесён без предупреждения, прямо и жестко.

Лицо Виктора Огнева побелело. Не просто побледнело, а стало мертвенно-белым, как мел. Его плечи слегка ссутулились, будто под невидимой тяжестью. Он даже не попытался что-то сказать, лишь на лице застыла каменная маска. Шок был настолько всепоглощающим, что на мгновение он забыл, где находится.

Стимуляторы? Наркотики? У Михаила? Он впервые слышал о подобном, но в его мозгу незамедлительно сложился паззл. Странное поведение сына, которое он списывал на малодушие, скрытность жены, которой он действительно доверял, не ожидая подвоха. Те больничные счета и улучшение состояния Миши — почему он сразу не связал все эти факты?

Никому нельзя доверять в этом мире. Даже самым близким людям. Осознание этого обжигало душу, и мужчине стоило титанических усилий не взорваться прямо сейчас стихийной магией от гнева, переполняющего его.

— Мне… нечего сказать, — наконец, раздался в тишине его блёклый голос.

Эти три слова повисли в воздухе. Признание собственного поражения, собственной слепоты на виду у всех.

И тут же, как коршун, учуявший добычу, поднялся барон Алексей Петрович Оземский. Лучший друг и вассал Озёрского, извечного противника Виктора Огнева, глава озёрской фракции в академии. Худощавый, подтянутый мужчина, его движения были плавными, почти гипнотическими. И полными превосходства.

— Нечего сказать, Виктор Петрович? — мягко, почти сочувственно произнёс Оземский, но в его голубых, холодных, как глубины океана, глазах плескалась откровенная насмешка. — Удивительная избирательность восприятия. Весь факультет ходит по струнке перед вашим чудо-чадом, закрывает глаза на его выходки, а вы — не знали. Удобная позиция.

Оземский повернулся к беспристрастному ректору, его голос зазвучал громче, обращаясь к собравшимся.

— Коллеги! Проблема не в одном нерадивом студенте! Проблема в системе вседозволенности, которую культивируют некоторые, — он многозначительно посмотрел на Огнева, — оправдывая «особой одарённостью». Происхождение — не индульгенция на преступления! И пока мы закрываем глаза на собственный устав, стены нашей академии превращаются в балаган! Который вредит не только низкопробным студентам, но и нашим детям! Мы должны действовать жёстко! Отчисление Огнева-младшего должно стать лишь первым шагом! Нужна тотальная проверка, чистка! Нам жизненно необходимы изменения! Иначе академия превратится в посмешище!

Сторонники Озёрского зашумели в знак согласия, а Огнев молчал. Он смотрел в столешницу, но не видел её. Перед глазами стоял бледный, дёрганый Михаил. Как он, отец, смог пропустить такие очевиднейшие сигналы? А мать, Элеонора, чем она занималась? Покрывала его! Он, Виктор Огнев, чья несгибаемая воля десятилетиями крушила врагов рода, не смог разглядеть, как его собственный сын тонет в грязи у него под носом. Как его, по сути, предали самые близкие люди. Которые боялись его гораздо сильнее, чем любили. А любили ли вообще?..

Но дело не только в членах семьи. Никто из его собственной фракции не сообщил ему о проблемах Михаила, лишь отмазывали. Неужели и тут Элеонора вмешалась? Виктор не мог оставить всё это просто так.

Он уже понял, что проиграл. Ещё несколько месяцев назад, когда Михаила смогли подсадить на эту дрянь. И Виктор сам себе связал руки отступными для Стужева — жалкой пешки в руках врагов.

Да, ректорского кресла ему больше не видать. Ему теперь банально не хватит ресурсов на откупы всем связующим звеньям системы. Придётся отступить и терпеть унижения. Сдать позиции, завоёванные потом и кровью на протяжении десятилетий. Виктор не позволит роду кануть в небытие, но и все повинные не уйдут от расплаты.

Виктор сомневался, что его давний противник Валерий мог пойти на такую низость. Больше вероятность, что где-то в цепочке исполнителей завелась крыса. Но Виктор обязательно всё выяснит. И покарает.

Молниевский наблюдал за этой сценой с каменным лицом. Он видел бледность Огнева, его дрожащие руки, его подлинный шок. И в его стальных глазах на мгновение мелькнуло нечто, похожее на разочарование. Неужели битва так просто закончится, не успев разрастись в пожар? Победитель таким образом получит слишком сильные позиции после его ухода, отчего многие планы могут пойти крахом. Молниевскому это было не выгодно.

— Довольно, — тихо сказал ректор, и тишина вернулась мгновенно. Он поднялся во весь свой рост, и его тень будто легла на всё собрание, огромная и неумолимая. — Спекуляции оставим. Факты таковы: наша академия больна. Болезнь запущена. И лечить её мы будем калёным железом.

Он ударил кулаком по столу.

— С этого момента объявляется чрезвычайное положение. Все внеурочные занятия отменены. Комендантский час. Допуск в общежития — только для проверенных сотрудников службы безопасности, которым я лично дам указания.

Его взгляд скользнул по Огневу, а затем по Оземскому.

— Что касается студента Огнева… Он будет отстранён от занятий. До выяснения всех обстоятельств. А выяснять их будут компетентные органы. Очень тщательно. Чтобы подобное больше не повторилось.

Молниевский закончил, и в зале не было слышно даже дыхания. Он ушёл, ознаменовав завершение обсуждений.

Ректор давно и внимательно наблюдал за конфликтом Огнева и Оземского. Он был разочарован не только в том, что битва затухла, но и в том, что баланс не нарушен. «Слишком легко Огнев сдался. Значит, Озёрский в итоге получит слишком много власти, если изберётся на пост. Этого допустить нельзя. Нужно их сталкивать лбами сильнее, добиться, чтобы они взаимно уничтожили друг друга».

Академическая столовая была похожа на растревоженный улей. Я уже который раз ловил себя на подобном сравнении. Гул десятков