Конец эпохи - Владимир Марышев

Теперь следовало побольше разузнать о главном возмутителе спокойствия – Кристалле. Но расспрашивать о нем Бигла не имело смысла: биолог есть биолог. Даже в кремнийорганике он не был большим специалистом, другое дело – жучки-паучки, мхи-лишайники… Что ж, придется подождать.

К ним почти неслышно подошел Ольгерд и молча встал рядом.

– Вы не хотите что-нибудь добавить? – спросил Родриго, уверенный, что планетолог должен был слышать по крайней мере часть их с Биглом разговора.

Ольгерд посмотрел на него холодно, чуть ли не враждебно – как на чужака, явившегося не помогать ученым справиться с напастью, а путаться под ногами.

– Я бы оставил всё как есть, – сказал он почти безразличным тоном. Дескать, убеждать никого не собираюсь, это бесполезно, но надо же высказать свою позицию, чтобы во мне понапрасну не искали союзника…

– То есть? – не понял Родриго.

Ольгерд вздохнул.

– То, что тут происходит, – это естественный процесс. А мы на Камилле всего лишь гости, причем незваные. Во всех последних событиях есть какая-то внутренняя логика. Не могу постичь ее до конца, но она определенно есть. Так стоит ли вмешиваться? Поймите, мы тут инородное тело. Я не против наблюдений, но как-то воздействовать… Зачем?

Родриго даже растерялся.

– Удивительные вещи вы говорите. Кажется, ваша работа именно в том и состоит, чтобы вмешиваться. Разве не так?

Ольгерд хмуро разглядывал ребристый ствол дерева. «Зря я начал этот разговор, – было написано у него на лице. – Разве он поймет?»

– Да, я ученый. И не какой-нибудь теоретик, а профессиональный потрошитель планет. Мне никто не даст ни гроша, если я буду вести себя с ними как джентльмен. Прийти, найти и отнять – вот одно правило для всех. Но с Камиллой нельзя поступить, как со всеми. Мы должны оставить ее в покое.

– Даже если найдем здесь сокровища?

– Мы здесь уже ничего не найдем. Вы же видите – происходит что-то особенное. Такое, с чем человечеству еще не приходилось сталкиваться. Процесс запущен, и он завершится во что бы то ни стало. Я это чувствую. Единственное, что мы можем сделать, – не навредить, уходя.

Никогда еще Родриго не слышал таких слов от ученого. Ему даже показалось, что Ольгерд нездоров.

– Уйти, ничего не изучив? А Кристалл? Это же творение разума. Понимаете? Ра-зу-ма! Того самого, к встрече с которым мы готовились столько веков. Между прочим, он может оказаться и враждебным. Вы даете гарантию, что это не так? Как ни крути, а воздействовать придется. Кристалл не раскроется сам по себе, не выложит свои тайны. А мы должны понять, что это такое. Вдруг – бомба с часовым механизмом, готовая превратить планету в пыль? А может, наоборот: Кристалл – это адресованное нам письмо. Допустим, перечень удивительных знаний, овладев которыми мы сможем говорить на равных с отправителем. И вы хотите, чтобы мы бежали, не прочитав его?

– Чего я хочу… – Ольгерд медленно прошелся от одного ствола к другому, затем повернул обратно. – А какая, в сущности, разница? Всё равно вы поступите так, как задумали. И конечно, ничего не добьетесь. Вы рассуждаете прямолинейно: разум – значит цивилизация. А здесь нет никакой цивилизации! Всё иное, ничего такого, за что мы могли бы зацепиться своей логикой. Поэтому глупо говорить о том, что к нам могут питать вражду или, напротив, гореть желанием помочь. Я по-прежнему убежден: не надо трогать Кристалл. Мы не имеем ни малейшего шанса повлиять на события.

Родриго понял, что переубедить его невозможно.

– Ладно, не будем вдаваться в дискуссию, – миролюбиво сказал он. – Если не возражаете, мы с Биглом немного прогуляемся. Вон до тех двух сросшихся деревьев. Мне кажется, это что-то необычное – других таких «сиамских близнецов» я не видел.

– Пожалуйста, – без тени удивления ответил планетолог. Но его глаза говорили: «Чего ты врешь? Я отлично знаю, о чем, а точнее, о ком вы собираетесь шептаться!» Он был совсем не глуп, этот Ольгерд. «Ну и плевать!» – подумал Родриго.

«Близнецы» действительно выглядели необычно. Уродливо скрученные стволы несколько раз перекрещивались, пока не срастались окончательно, переходя в гигантскую крону – раза в три шире обычной. Змеящиеся жгуты – их было невообразимо много – едва не касались земли. Но Родриго не стал тратить время на изучение феномена.

– Вам не кажется, что Воровски рассуждает… немного странно? – спросил он, убавив почти до минимума мощность переговорника. Эта коробочка, вшитая в ворот спецкостюма, позволяла, если нужно, гаркнуть километра на два. В принципе на близких расстояниях можно было обойтись и без нее, но шлем-пузырь искажал звук. – Это, конечно, не мое дело, и всё же… Думается, с таким образом мыслей он не смог бы столько лет работать по специальности, да еще числиться на хорошем счету. Значит, это произошло недавно? Не бойтесь, я не собираюсь ломать ему карьеру. Просто хочу разобраться.

Биолог словно ждал этого вопроса. Еще бы! Ему поведение коллеги должно было казаться особенно диким: сам-то он явно считал карьеру главным в жизни, усердно подчеркивал свою роль в каждом открытии, упивался этим.

– Это точно! – заговорщицки зашептал Бигл. – Я Воровски знаю всего полгода, но раньше за ним такого не водилось. Только недавно начало проскальзывать… когда появились Облака. Он, вообще-то, человек не очень разговорчивый, но нет-нет, да и прорвется… Я этого понять не могу. Он же ученый! Другие, если бы им такой шанс выпал, руками и ногами бы ухватились, зубами вгрызлись. Да и грызут! База ходуном ходит – все пытаются раскусить этот орешек. Ольгерд… то есть Воровски – он, конечно, тоже работает, дурака не валяет, но вы же сами слышали…

«А может, Ольгерд прав? – подумал Родриго. – Биглу, конечно, этого не понять, но мне-то… Я же сам побывал в его шкуре, когда не давал своим воинственным командирам разнести в клочья Оливию. Чуть грудью не лег на их чудовищную кварковую штучку – и ни секунды не сомневался в том, что поступаю правильно. Видно, есть немало людей, которые вдруг начинают задумываться: а то ли они делают? Сколько я терзался, когда заподозрил, что Десантные Силы – это какой-то грандиозный обман, бряцание оружием там, где можно обойтись другими средствами… А после Оливии даже был близок к тому, чтобы уволиться и поискать себе другое место в жизни. Но не смог. Наверное, десантная форма сдирается только с собственной кожей. Конечно, кичиться ею глупо. «Штатские крысы» – это жестоко и несправедливо: вряд ли среди гражданских меньше настоящих мужиков, чем среди нас. Но каждому свое. Как ни перекраивай вояку, а кудрявой овечкой, нежно пощипывающей травку на лугу, ему не стать. Я провел на Земле год, и этого вполне хватило, чтобы родимое одно «же» превратилось в гирю на ноге – из тех, что когда-то таскали за собой узники… Стоп! Не потерял ли я нить мысли? Думай об Ольгерде, дон Родриго. Ольгерд, Ольгерд… Это, конечно, не вояка, но что-то общее у нас с ним определенно есть. Я был за то, чтобы убраться с Оливии, а он готов усмирить свой исследовательский зуд, лишь бы на Камилле всё шло заведенным порядком, без вмешательства жадного человеческого племени. Цель как будто благородная. Но почему тогда этот Ольгерд не вызывает у меня симпатии?»