Война всех против всех - Алим Тыналин

вот тем, кто поверил, я готов простить все былые грехи и заплатить треть из этой суммы, если они присоединятся ко мне, прямо сейчас. Ну, или чуть позже, — и сказав это, я посмотрел на вождей вестготов и весело подмигнул им.

— Разрази трезубец Нептуна мою задницу! — воскликнул Бланд. — Он что, пытается прямо при нас подкупить варваров? Как ты можешь терпеть такое, Веттониан?

— Да, услышав такую сумму я и сам готов спуститься с коня и лизать ему пятки, — усмехнулся факционарий прасинов. — Вот только что-то не особо верится мне в его слова. Если он и заполучил казну, то там наверняка меньше денег. Ладно, поехали отсюда, он так и будет стараться внести раздор между нами.

В это время красные плащи русиев тронулись с места. Я подумал, что Траян решил нарушить перемирие во время переговоров и атаковать нас самостоятельно, но его люди отделились от основных сил врага и побежали по направлению к городу. Ага, что я говорил, мне уже удалось посеять яд сомнений в его душу, а значит, вскоре я смогу полностью перед ним оправдаться.

— Вот видите, чем больше мы остаемся здесь, тем меньше нас становится, — мрачно сказал Бланд, угрюмо посмотрел на меня и развернув коня, поскакал к своим людям.

— Поехали, поехали, парни! — закричал Веттониан вестготам. — Он врет насчет денег, а я предлагаю лучше захватить его лагерь, а потом хорошенько допросить, тогда-то он все и расскажет нам.

Я печально поглядел им вслед, досадуя, что мне так и не удалось окончательно поссорить их между собой. Впрочем, лидер левков Фальк уехал самым последним и разворачивая коня, он едва заметно кивнул мне напоследок. Что бы это значило? Неужели это тоже тайный знак того, что он не будет участвовать в сражении? Если так, это было бы отлично.

Забравшись обратно через изгородь с помощью моих воинов, я спросил у них:

— Ну что, готовы к драке?

Один арбалетчик промолчал, а другой, кажется, из горных разбойников, пробурчал:

— Это будет не драка, а бойня.

Я кивнул.

— Вот именно, только я предлагаю все-таки не убивать тех, кто просит пощады.

Разбойник покачал головой и ответил:

— Ты не понял меня, мальчишка. Убивать будут нас, резать горло, как баранам на скотобойне.

Я поглядел ему прямо в темные испуганные глаза и сказал:

— Нет, это ты ничего не понял. Я не собираюсь проигрывать. Я собираюсь победить. Если ты боишься и не веришь в это, то просто отдай оружие и иди отсюда. Но вот потом, когда мы будем делить доспехи, оружие и женщин побежденных, не смей появляться среди нас.

Он промолчал, а я повернулся к воинам, которые все собрались по периметру изгороди и закричал:

— Вы слышали? Те, кто считает, что мы сегодня проиграем, могут отдать оружие и уходить, пока не поздно. Я ничего не сделаю вам. Но вот только не приходите потом, когда мы будем торжественно въезжать в город, гоня перед собою этих скотов, — и я указал в сторону разворачивающихся вражеских войск. — Вы помните, сколько остготов противостояло нам в горах? И где они сейчас? Вон, сидят связанные в центре нашего лагеря и ожидают своей участи. Я обещаю вам, если вы останетесь и будете драться так же храбро, как дрались в горах, то еще сегодня до заката солнца мы войдем в Равенну с триумфом и я награжу вас так, как еще никогда не вознаграждал до этого!

Я замолчал и поглядел на свои войска. Что же, кажется, речь получилась удачной. Во всяком случае, никто из них не бросил меч и не смылся, наоборот, Лакома поднял руку с клинком и загремел:

— За императора Ромула! За императора Ромула!

И постепенно, нестройными голосами, но все громче и громче, мои люди начали повторять за ним тоже самое, а под конец начали скандировать это непрерывно. Хм, я и не думал, что это может быть так воодушевляюще, мне захотелось петь и плакать от радости. Если сегодня я погибну, то, во всяком случае, впервые за долгое время, буду знать, что хоть немного смог воодушевить людей.

Продолжая кричать, пехотинцы взяли покрепче щиты и мечи, приготовили копья, а стрелки поставили рядом с собой арбалеты и достаточный запас болтов. Кроме того, те из воинов, что сидели за манубалистами, зарядили их и тоже устроились поудобнее, чтобы стрелять. Филоника между них не было, потому что я отправил своего самого талантливого стрелка и командира заведовать архитронито, а пушка сейчас находилась в центре лагеря.

Конницы у нас было совсем мало, всего с пару десятков всадников. Парсания среди них тоже не было, я ведь отправил его в Равенну, чтобы наладить связь с войсками, оборонявшими дворец. Вообще-то, если бы он уговорил Эрнака и Залмоксиса отправить к нам хотя бы две центурии, которые напали бы сзади на врага в самый разгар боя, это здорово помогло бы нам. Но пока на это рассчитывать не приходилось, от Парсания не было ни слуху, ни духу.

Между тем, войска вестготов, прасинов, венетов и левков закончили перестраиваться и побежали к нам. Где-то на треть они состояли из легкой конницы, от ударов копыт которой дрожала земля, а остальные были пехотинцы, которые кричали, как бешеные. Я глядел на приближающихся врагов с вершины изгороди и чувствовал, что от напряжения у меня волосы встали дыбом на голове.

Глава 30

Сражение под Равенной

Нападающих было, по крайней мере, вчетверо больше нас. Не самое утешающее соотношение, честно говоря.

Хоть я и вдохновил парней вокруг меня на самоотверженный бой, но в глубине души, честно говоря, сильно сомневался в благоприятном исходе сражения. Однако, должен признаться, что когда я призывал их сражаться не жалея себя, то на самом деле искренне верил в то, что мы победим. Все-таки, как говорили в двадцать первом веке, хороший актер должен верить в свою роль.

Ну, а сейчас, похоже, шутки кончились, настало время серьезных дел. Рядом со мной стоял Родерик, держа в руке длинный прямой клинок, чуть дальше от избытка чувств вопил Лакома, потрясая коротким обоюдоострым мечом. Я облизал пересохшие губы и тоже сжал свой меч покрепче.

А затем наши арбалетчики открыли стрельбу по коннице и пехоте врага. Тут ведь в чем дело, объясняю.

Первоначально конница вестготов, несколько сотен всадников, грохоча копытами, мчалась на наши укрепления так непреклонно, будто собиралась смести их медной грудью своих коней. Но в реальном бою, конечно же, так не делается. Ни один здравомыслящий полководец не бросит конницу